Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
– Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, – сказал я.
– Понимаю, – сказал он.
На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интеграл с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный поединок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я за две недели гигантски повысил свой класс.
– Он сказал, что этот пример из Университета, – доложил Гений.
– Посмотрим! – бодро сказал я.
Гений запел «Выхожу один я на дорогу», а я приступил к интегралу. Я затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и обвел его жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то интеграл превратится в моего любимого «бесконечно подлого змея».
Почти не дыша, я проделал эту операцию.
У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, зависящая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка исчезла! Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
– Гений! – прошептал я.
– А? – отозвался Гений.
– Это я гений! Понимаешь?.. Я два месяца мучался с этим интегралом на работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
И мы с Гением спели вместе «Эх, раз! Еще раз!..» Оба были счастливы.
На шум прибежала мама Гения.
– Мама, мы все решили, – сказал Гений.
– Ах, я не знаю, как вас благодарить! – сказала мама и пригласила меня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
– Петр Николаевич, мне хотелось бы знать, какова ваша преподавательская ставка в час?
– Рубль, – подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее подходит.
– Ну что вы… Что вы… – забормотала она. – Нужно ценить свой труд.
Она достала из ящика письменного стола конверт, быстро отвернулась, проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагодарил и сунул его в карман.
Потом я прощался с Гением, с мамой, с членом-корреспондентом и собакой и вышел на лестничную площадку. В кармане шевелился конверт. Он мешал мне идти. Я вынул его и пересчитал деньги. В конверте было семьдесят два рубля. Таким образом я узнал, что моя преподавательская ставка составляет три рубля в час.
Но даже эта тихая радость не могла заслонить чудо расправы с «бесконечно подлым змеем».
В тот вечер я не пошел на машину, а понесся домой вносить исправления в программу. Я чувствовал, что победа близка. Голос Гения распевал во мне марши.
– Ничего удивительного! – сказал Чермогуров, когда узнал о моем достижении. – А ты думал, стихи – это так? Сотрясение воздуха?… Они вдохновляют, вот что они делают! Скажи спасибо своему Гению.
Какое это было счастье! Кто его не испытал, тот не поймет.
Машина стала выдавать результаты. Я ходил к ней, как на праздник, начищенный, умытый и наглаженный. Я влюбился в нее, как Крылов в свою Вику. Машина превратилась в вежливое и понятливое существо. Кокетливо помигав лампочками, она печатала мне изотермы.
Изотермы появлялись на широком белом рулоне, который медленно выползал из АЦПУ. Они имели вид концентрических эллипсов. Эллипсы распускались, как бутоны роз. Я плясал возле АЦПУ и время от времени подбрасывал в устройство ввода новые исходные данные. Как дрова в печку.
За несколько дней я теоретически сварил лазером все возможные сочетания металлов, для любых толщин и конфигураций деталей. Вольфрам с титаном, титан с ванадием, сталь с латунью и тому подобное.
Рулоны с изотермами и другими данными я приносил в нашу комнату и сваливал у себя на столе. Довольный Чермогуров рассматривал изотермы и что-то бормотал. Кроме того, он снабжал меня все новыми и новыми параметрами.
Наконец параметры кончились. Мне казалось, что я обеспечил лазерную технологию на много лет вперед.
В нашей комнате появился незнакомый человек. Его привел Чермогуров. Он был седой, с короткой стрижкой и лицом боксера. Широкие скулы и приплюснутый нос. Звали его Николай Егорович.
Николай Егорович занял стол Крылова. Сам Крылов уже давно исчез. Его потерял из виду не только я, но и Мих-Мих, и даже Сметанин. Никто не знал, где Крылов и чем он занимается. Сметанин высказывал предположение, что Крылов готовится к свадьбе.
Николай Егорович зарылся в рулоны. Предварительно он очень вежливо испросил мое согласие. Я согласился. Он что-то выписывал в тетрадку, накладывал изотермы одна на другую и считал на логарифмической линейке. Мне он не мешал.
Сметанин, который жил теперь с Милой у профессора и продолжал разыгрывать фиктивный брак, рассказал Юрию Тимофеевичу о моем успехе. Профессор пришел ко мне и долго разглядывал изотермы.
– Поздравляю, Петя, – сказал он. – Теперь нужно срочно написать отчет по теме и лететь с ним в Тбилиси. – Пишите с таким расчетом, чтобы это вошло потом в дипломную работу.
– Ясно, – сказал я.
Я засел за отчет. В первой главе я описал метод решения, во второй изложил применявшиеся численные методы, в третьей дал сведения о программе. Приложением к отчету были изотермы и другие кривые, характеризующие режимы сварки. Я сам их начертил на миллиметровке, вкладывая в дело душу.
Получился капитальный труд.
Зоя Давыдовна перепечатала его в пяти экземплярах на машинке. На титульном листе значилось: «Научный руководитель темы» (подпись профессора) и «Ответственный исполнитель» (моя подпись). Это выглядело шикарно. Я подумал, что в последних двух словах решающим является первое: «ответственный». Мне было очень радостно, что оно перевесило слово «исполнитель».
Отчет переплели в коленкор и снабдили золотым тиснением. Я носил его с собой, не в силах расстаться.
Мой пыл, как всегда, охладил Чемогуров.
– Не думай, что ты герой, – сказал он, листая отчет. – По-настоящему твоего в этом томе – только подпись и две-три идеи. Остальное – интерпретация… А профессор был прав, – добавил он.
– В чем? – спросил я.
– В том, что взял тебя. Понимаешь, когда шли споры, кому всучить договор, он потребовал отчеты о лабораторных работах всей вашей группы. Твои отчеты были самыми аккуратными. Ты лучше всех рисовал кривые, да еще цветной тушью… «Вот человек, который мне нужен!» – сказал тогда Юрий Тимофеевич. И действительно – на отчет приятно смотреть.
Нет, разве можно так плевать человеку в душу, я вас спрашиваю?
– Да ты не обижайся, – сказал Чемогуров. – Я тоже в тебе не ошибся. Все-таки две-три идеи – это не так мало, как ты думаешь. Возможно, инженером ты станешь.
Я стал оформлять командировку в Тбилиси. Оформление было довольно хитрым, потому что студентам командировки не полагаются. Мне выписали материальную помощь, чтобы я смог слетать туда и обратно. Юрий Тимофеевич вручил мне акты о приемке договора в нескольких экземплярах. Я должен был подписать их в Тбилиси и скрепить печатями.
