— У меня есть набор инструментов, — сказал Юргенс. — Правда, небольшой, но, может быть, этого достаточно.
— Ну, слава Богу, — ответила Мэри. — Хорошо бы починить ногу.
— Кто-нибудь видел, как это случилось? — спросила Сандра.
Присутствующие покачали головами. Лэнсинг промолчал.
— Что-то ударило меня, — сказал Юргенс.
— Вы видели, что это было? — продолжала Сандра.
— Я ничего не видел. Я просто почувствовал удар.
— Нам не стоит оставаться на дороге, — сказал генерал. — На ремонт ноги может потребоваться какое-то время. Давайте найдем место для лагеря, тем более что начинает темнеть.
Они выбрали место для ночевки на опушке рощи, примерно в полумиле от дороги. В роще обнаружился родник, так что проблема воды оказалась решена. Топлива было тоже достаточно. Лэнсинг помог Юргенсу дохромать до лагеря и усадил его у дерева. Генерал распорядился:
— Мы все займемся костром, приготовлением ужина и прочим. Мэри, беритесь за ремонт. Лэнсинг поможет вам, если нужно. — Он отошел от них, но тут же вернулся и сказал Лэнсингу: — Мы обсудили наши отношения с пастором. Без большого удовольствия, но обсудили. Оба пришли к выводу, что были не правы в том инциденте на привале. Думаю, вам следует знать об этом.
— Спасибо, что сказали, — ответил Лэнсинг.
— ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — воскликнула Мэри. — Вот сломанный храповик, во всяком случае то, что мне представляется таковым. Если бы мы смогли найти замену, сустав был бы как новенький.
— К сожалению, — ответил Юргенс, — такой детали у меня с собой нет. Кое-какие запасные части я ношу с собой, но этой не найдется. Нельзя ведь носить с собой все детали, из коих я смастерен. Я благодарю вас, леди, за то, что вы сделали для меня. Самому мне было бы трудно справиться с такой работой.
— Нога плохо гнется, — заметил Лэнсинг. — Он не может согнуть колено, и даже после ремонта бедро не слишком подвижно.
— Я могу двигаться, но медленно, — констатировал Юргенс.
— Я сделаю костыль, — откликнулся Лэнсинг. — Вам придется поучиться, как им пользоваться, но, когда привыкнете, думаю, он вам поможет.
— Чтобы вместе с вами продолжить путешествие, я готов ползти на четвереньках, — сказал Юргенс.
— Вот ваши инструменты, — вмешалась Мэри. — Я сложила их обратно в ящичек.
— Благодарю вас, — произнес Юргенс. Взяв ящичек с инструментами, он открыл дверцу на своей груди, убрал туда ящичек и закрыл дверцу. Для верности он еще похлопал по груди, чтобы убедиться, что дверца действительно закрыта.
— Мне кажется, кофе готов, — сказала Мэри. — Не знаю, как насчет еды, а запах кофе я чую на расстоянии. Эдвард, вы присоединитесь ко мне?
— Да, сейчас, — ответил Лэнсинг.
Сидя на корточках рядом с Юргенсом, он смотрел, как Мэри подошла к огню.
— Идите и выпейте кофе, — предложил Юргенс, — уже нет необходимости сидеть со мной.
— Кофе может и подождать, — возразил Лэнсинг. — Вы сказали одну вещь… Что готовы ползти за нами на четвереньках. Юргенс, что происходит? Вы знаете что-то, что нам неизвестно?
— Ничего определенного. Но я не хотел бы отстать от вас.
— Почему? Мы все беженцы. Мы были выброшены из наших миров, из наших культур. Мы не знаем, почему мы здесь…
— Лэнсинг, что вы знаете о свободе?
— Боюсь, немного. Пока человек свободен, он не думает о свободе. В мире, откуда я пришел, люди свободны, им не нужно бороться за свободу. Она нам гарантирована, и мы редко задумывались о ней. Только не говорите мне, что вы…
— Не в той форме, как вы подумали. В моем мире роботов никоим образом не притесняют. В каком-то смысле мы свободны, но в то же время несем бремя ответственности. Позвольте, я попробую объяснить.
— Прошу вас. В гостинице вы сказали, что заботитесь о ваших людях, и выражение показалось мне довольно странным. Вы сказали, что в вашем мире осталось мало людей.
— Прежде скажите мне одну вещь, — попросил Юргенс. — Вы рассказывали о том, что обсуждал с вами ваш приятель; кажется, вы сказали, что просто трепался. Об альтернативных мирах, альтернативных землях, разделяющихся в некоторых критических точках. Я помню, вы сказали, что это может объяснить происходящее.
— Да, все верно. При всей безумности такого предположения…
— И каждый из альтернативных миров имеет свою судьбу. Они существуют одновременно во времени и пространстве. Означает ли это, что, если мы действительно представители альтернативных миров, все наши миры существуют в одних временных рамках?
— Я не думал об этом, — сказал Лэнсинг. — Понимаете, все это только предположения. Однако, если теория об альтернативных мирах верна и мы действительно перенесены сюда из разных миров, я не вижу оснований предполагать, что все мы жили одновременно. Та контора, что транспортировала нас сюда, могла произвольно выбрать время.
— Хорошо. Меня волновал этот вопрос. Должно быть, я прибыл из значительно более позднего времени, чем все вы. Наш мир был оставлен людьми.
— Оставлен?
— Да, все они отправились к другим планетам, далеко в космос. Насколько далеко, я не знаю. Земля, моя родная Земля, превратилась в облезлую старуху. Природа ее была изувечена, ресурсы исчерпаны. Последние ушли на постройку кораблей, унесших людей в космос. Они оставили Землю выпотрошенной и разграбленной.
— Но вы сказали, что на вашей Земле еще остались люди, хотя и немного.
— Да, на Земле остались люди. Те, кто был никому не нужен: неумехи, слабаки и придурки. Те, кого не имело смысла брать с собой в космос. И роботы — безнадежно устаревшие, но чудом избежавшие переплавки. Все, кто ни на что уже не способен, — и люди, и роботы — были брошены. А сильная, сверкающая красками жизнь — нормальные люди, современные роботы — рванулась вперед, к звездам, на поиски новых молодых миров. Нам, артефактам, накопившимся за тысячи лет эволюции, была предоставлена возможность построить свою жизнь так, как сумеем. И мы, роботы, выброшенные представителями человечества как ненужный хлам, на протяжении столетий пытались сделать все, что в наших силах, для оставшихся людей. Увы, наши старания были бесплодными, вековые труды ни к чему не привели. Потомки тех несчастных, что были брошены своими соплеменниками, за истекшие годы не восстановили ни умственных способностей, ни духовности, что были присущи древним людям. Периодически искра надежды вспыхивала в нас, два или три человека из поколения, казалось, подавали надежду, но проблески разума гасли в трясине дурных генов. В конце концов я пришел к убеждению, что человечество вымирает и веры в лучший исход не осталось. С каждым поколением люди становились все отвратительнее, злее, никчемнее.
