— Ладно, с этим разобрались, — резюмировал Медекис. — Еще вопросы? У вас конкретная миссия и четко разработанный план как действовать, чтобы максимально удачно привести ее в исполнение. Кейт, я передаю вам абсолютные полномочия как руководителю группы.
— С какой такой стати? — искренне удивилась девушка.
— Как показала практика, вы не склонны терять голову в максимально экстремальных и кризисных ситуациях.
Он вздохнул и устало потер шею, оглядев смотрящий на него маленький отряд.
— Чтобы я вдруг ни с того ни с сего начал подчиняться женщине, — фыркнул Мешадо. — Это что-то новенькое.
— Приказы не обсуждаются, Хосе.
— Ну, максимальный процент удачного исхода нашей затеи… — покусав ус, быстро сосчитал на машинке Паташик. — Примерно ноль целых…
— Это уже не имеет значения, Сэм, — не оборачиваясь, перебила Кейт. — У меня вопрос.
— Конечно, давай, — кивнул Медекис.
— И сколько нам, таким образом, придется водить их всех за нос?
Прежде чем ответить, он еще раз внимательно оглядел застывшее в ожидании ответа собрание.
— Сколько потребуется. Идти будем либо до победного, либо… — Он запнулся. — В общем, обратного пути, как вы понимаете, нет. Если кто-то хочет высказаться или отказаться, делайте это сейчас, пока есть возможность, но на подготовку новой команды у нас попросту нет времени.
— И выбора, судя по всему, тоже, — в тон ему продолжила Кейт. — Не зря же ты все это тут устроил.
— Черт возьми, люди, это же наш мир, в конце концов, — сцепил похолодевшие пальцы Паташик. — Мы с тобой, Дин.
— У всех составлено завещание?
— Хорошо, — пропустив мрачную шутку Мешадо мимо ушей, кивнул Медекис. — Я знал, что не ошибусь в вас. Тогда у вас в команде два оперативных агента: историк и технарь.
— Ну, спасибо, — буркнул ученый. — Лучше бы сразу обозвал очкариком.
— Я и не надеялся, что все так замечательно сложится и вы все соберетесь здесь, — Медекис попытался влить в голос бодрые нотки, но вышло вяло. — Здесь собраны самые лучшие. Остальные, в случае чего, на подхвате в резерве. Чем меньше людей будут в курсе операции, тем лучше.
Покончив с записями, Недельская закрыла тетрадь и убрала ее в сумку.
Оседлавшие шторм…
Мы рождены в этом доме;
Мы брошены в этот мир…[7]
Снова заложив руки за голову и смотря в одну точку, очень тихо пропел Мешадо:
Словно собака, у которой отобрали кость,
Словно актер, не получающий гонорара.
Оседлавшие шторм…
Собравшаяся на первое совещание команда переглянулась. Воцарившееся молчание не нарушил никто.
Так скажите мне, семейные люди, что вы думаете теперь?
Когда все часы идут вспять, глядя на то, как зло торжествует.
Не удивительно ли, что когда все подходит к концу,
Все пинают идущего в лидерах на крысиных бегах
Проходя сквозь огонь, пробегая сквозь пламя,
Идя через ненависть, продираясь через вину,
Держа свой путь через безнадежность и стыд,
Революция уже грядет!
Так скажите, как вы думаете, нам стоит подняться?
Отряхнуть цепи сна, вытереть слезы из наших глаз?
Да, от этого кошмара я теперь должен проснуться,
Сказать: «Хватит, хватит, хватит, я говорю!»
Проходя сквозь огонь, пробегая сквозь пламя,
Пробираясь через ненависть, продираясь через вину,
Держа свой путь через безнадежность и стыд,
Революция уже грядет!
«John Butler Trio», «Revolution»
Стивен очнулся от противного визгливого крика, мечущегося эхом вдоль стен подземного коридора.
«Так мерзко кричать могут только чайки! — подумал Хокс и попытался пошевелиться. — Черт!»
Все тело агента, от пяток до затылка, будто пронзили тысячи раскаленных игл. Словно обезумевший иглоукалыватель решил отточить свое мастерство и использовал для этого первого попавшегося ему под руку бедолагу, коим оказался Стивен.
Хокс попытался оглядеться, но особых успехов это не принесло. Как оказалось, он лежал на бетонном полу, в позе эмбриона, заваленный кусками камней и прутами арматуры. Похоже, эти пруты и спасли жизнь Хокса, приняв на себя основной удар от обрушившегося потолка, они прогнулись, но выдержали.
— Эй! — Стивен решил подать голос на тот случай, если его кто-нибудь ищет, но тут же вспомнил, что это невозможно. Он лежит в обрушившемся после взрыва гранаты коридоре, где-то в подземельях мыса Канаверал, и о том, что он здесь, вряд ли кто-нибудь знает. Точнее, те, кто знают, пустят пулю ему прямо в голову, не испытав при этом ни капли сожаления. По крайней мере, окажись Хокс на их месте, он бы поступил именно так.
Стивен стал медленно и осторожно исследовать содержимое своих карманов, стараясь не задевать нависшие над ним стальные прутья. Одно неловкое движение может стать той самой последней соломинкой, которая переломит хребет слону. Или верблюду?[8] У Хокса всегда были проблемы со всей этой религиозной метафизикой.
Джекпот!
Во внутреннем кармане фирменного пиджака, который сейчас больше напоминал лохмотья бездомного, Стивен отыскал продолговатый корпус фонарика. Этот брелок ему вручила Джилл, в качестве шутливого подарка на их первую брачную ночь.
«Надеюсь, что с его помощью ты сможешь отыскать меня в этом огромном дворце падишаха, который нам купили наши родители!» — смеялась тогда Джилл. Конечно, это был никакой не дворец, а меблированная трехкомнатная квартира в центре Буэнос-Айреса. И купили ее не на родительские деньги (чьего щедрого денежного вклада хватило бы лишь на годовую оплату места для парковки в недостроенном паркинге), а на гонорары за первые полгода работы Стивеном Хоксом в качестве стационарного агента корпорации «Хронос».
Стивен отогнал не вовремя нахлынувшие воспоминания, достал фонарик и скомандовал:
— Свет!
Окружающее пространство озарилось ровным желтым свечением. Конус фонарика равномерно светился, и если надавить подушечками пальцев на любую точку на его корпусе, то оттуда начинал литься луч направленного света. Но пока что это Стивену не требовалось.
Для начала он хотел понять, насколько сильно его завалило обломками. Как оказалось, взрыв гранаты вырвал из ближайшей к нему стены солидный кусок плиты, которая прикрыла Хокса от более мелких обломков, образовав своеобразный шалаш над распростертым на полу агентом. Теперь Стивен мог безбоязненно проползти несколько метров вперед и выбраться из-под завала. Стараясь не напрягать раненую ногу и чертыхаясь от болезненных ощущений, он продвигался до тех пор, пока в лицо ему не ударил соленый морской ветер.
