— Хорошо, что я заметил! — воскликнул Чарли. — Если бы мы соскочили с рельс, весь поезд провалился бы под землю вместе с нами.
Чарли отметил конец дороги на карте, которую царапал тут же, в кабине машиниста, на стене.
— Миль двадцать-тридцать назад была развилка, пути отходили на запад. Может, сдать туда? Посмотрим, куда ведёт та ветка…
— Потом как-нибудь, — проговорил Ник и повернулся к Джонни-О. — Оставшуюся часть пути пройдём пешком.
Джонни-О такая перспектива явно не обрадовала.
— Оставшуюся часть? До чего оставшуюся?
Ник не ответил. Вместо этого он обратился к Чарли:
— Чарли, будь здесь и присматривай за поездом. — Он секунду подумал и добавил: — Ты же подождёшь нас, правда?
— Само собой… если только эти атлантские подпольщики не заявятся…
Ник кивнул, и они с Джонни-О отправились на юг, пробираясь сквозь заросли живых кустов. Густые ветки щекотали им на ходу внутренности.
Наконец они выбрались на узкое шоссе, ведущее с востока на запад. Дорога бежала по плоской, лесистой территории Флориды. Ник повернул на восток, и друзья пошли по шоссе — по асфальту всё же идти легче, чем по вязкому, топкому грунту.
— Ты хоть когда-нить скажешь, куда мы топаем? — не выдержал Джонни-О.
Ник отвечал, не взглянув на спутника:
— Идём на восток, пока не упрёмся в побережье.
— Зачем?! Слушай, если ты хочешь, чтобы я был твоим телохранителем, то я хотя бы должен знать, какого мы прём невесть куда!
— Я никогда не говорил, что ты мой телохранитель. Если не хочешь идти со мной — не надо.
— Вот зануда! Нет чтоб просто ответить на вопрос!
Ник остановился и повернулся к спутнику, раздумывая, как много можно ему открыть. Если вообще стóит что-то открывать.
— Когда ты умер? — неожиданно спросил он.
— Чиво-о? Эт’ те зачем?
— Надо.
Джонни-О потупился, потоптался…
— Ну… это… Я точно не помню…
— Говори, про что помнишь.
Джонни-О потребовалось какое-то время, чтобы прошерстить остатки памяти.
— Когда я умер… когда я умер… Во! Тогда моим любимым радиоспектаклем был «Свистун».
Радио, подумал Ник. Значит, где-то тридцатые, может, сороковые годы…[6]
— Место, куда мы идём — уже часть моей истории, а для тебя оно — будущее. Поэтому что бы я ни сказал, у тебя только возникнет ещё больше вопросов, а у меня нет ни времени, ни охоты на них отвечать. — Ник повернулся и продолжил путь.
— Ух, как же ты мне надоел, — сказал Джонни-О. — Правда, ты мне никогда особенно не нравился!
И с этими словами поплёлся вслед за Ником на восток.
* * *
У великих трагедий — великие последствия. Эти грандиозные потрясения рвут ткань как нашего мира, так и того, что лежит по ту сторону. Когда от страшной потери содрогается всё сущее, Междумир принимает удар на себя, словно буфер между двумя мирами.
В один солнечный вторник — похоже, слишком много трагических событий приходится именно на вторник[7] — шесть астронавтов и одна школьная учительница предприняли попытку взлететь в небо. Вместо этого они ушли к звёздам.
Спроси любого, кто жил в то время, и окажется, что они до сих пор помнят мгновение, когда услышали или увидели, как космический челнок «Челленджер» взорвался на семьдесят третьей секунде после старта с мыса Канаверал. Картина ужасного взрыва запечатлелось в сознании человечества навечно, как в своё время — грибовидное облако над Хиросимой.
Земля скорбела о не только по погибшим душам, но по самой идее, ибо хотя полёты в космос всегда были и останутся опасным предприятием, в нас живёт невысказанная вера в то, что человеческая изобретательность и Божья милость обеспечат нам спокойное и безопасное вознесение в небеса. Однако во Вселенной существует извечное равновесие, и на каждый «Аполлон-13» найдётся свой «Челленджер». На каждое чудо — трагедия.
Но отвлекись теперь от яростного огненного фонтана в небе — историю не переделаешь. Взгляни лучше на мыс Канаверал, и ты увидишь космический корабль, вечно устремлённый в небо — он остался в Междумире в чудесный момент предвкушения полёта. Отсчёт до старта остановился и застыл навсегда на точке перед самым отрывом, потому что это та самая точка, когда ещё можно отменить запуск. Миг между надеждой и приговором.
Семь отважных душ в то утро ушли в непреходящий свет — и вечность открыла им свои врата. А Междумир отворил свои для величественного корабля, отправившего те души туда, куда уходят все.
* * *
— Чё это? Какой-то зáмок? — недоумевал Джонни-О, глядя на противоположную сторону лагуны — туда, где возвышалось исполинское чудо.
Ник простил другу его невежество. До этого момента он даже не пытался объяснить, куда они, собственно, направляются. Как такое объяснишь? Лучше пусть увидит своими глазами.
— Это космический корабль.
— Ты чё, думаешь, я совсем идиот?
В эту тему Ник углубляться не стал. Вместо этого он повёл Джонни-О по узкой дамбе на сам мыс. Дорога заняла гораздо больше времени, чем они прикидывали, и по мере приближения к огромному сооружению, Джонни-О больше не мог отрицать очевидного.
— Это и впрямь космический корабль! — Он оглянулся на Ника — с надеждой и сомнением. — Мы сможем его запустить?
— Думаю, лучше не надо, — отозвался Ник. — К тому же, мы не для того сюда пришли. — И прежде чем Джонни-О мог обрушить на него шквал других вопросов, сказал: — Что ты знаешь о Заке-Потрошителе?
Джонни-О моментально остановился и тут же начал погружаться в землю, но ему, казалось, было наплевать на этот факт.
— Ты чё, спятил?! Куда там этой идиотке Мэри и кретину МакГиллу до тебя! По части дурости ты переплюнул их обоих!
— Вероятно, ты прав.
— Если Зак-Потрошитель здесь, то это — единственное место во всём Междумире, куда я — ни ногой!
— Так возвращайся, — просто сказал Ник и пошёл дальше. Джонни-О вытащил ноги из земли и потопал за ним, беспрерывно ворча и чертыхаясь.
Зак-Потрошитель был легендой, а в легендах, особенно в междумирных, трудно понять, где правда, а где фантазии. Если в россказнях о Потрошителе вообще была хоть крупица правды. Однако Ник хорошо отдавал себе отчёт в том, насколько опасно связываться с эктодёрами. Исайя был не первым, кто рассказал ему о способности Зака-Потрошителя наносить невосполнимый вред послесветам. Если Зак-Потрошитель оторвёт тебе голову, то ты так и останешься безголовым и будешь вынужден таскать её с собой — в котомке за спиной, или под мышкой, или просто в руке, ухватив за волосы. Будет ли тебе больно — об этом никто ничего не знал. Хотя послесветы вроде бы и не должны испытывать физической боли, но в случае с эктодёрами никогда не угадаешь.
