— Зачем две одинаковые? – с интересом спросил Рафаэль, помогая Натке вытащить из‑под сиденья закатившуюся коробку.
— Неплохая тачка, между прочим!
— У меня же двое сыновей. И если подарить разные автомобили, то они месяц будут ссориться из‑за того, у кого машина круче.
Все, как у больших мальчиков! – улыбнулась Натка.
— Крутые парни?
— О! Еще какие!
— Клево покупать сыновьям те игрушки, о каких в детстве и мечтать не мог.
— Ага, и играть в них самому. Так все отцы делают. Покупают детям железную дорогу и сами часами и играют.
— Что, правда?
— Не знаю, – легко пожала плечами Соколова. – Мне подружки рассказывали, что их мужья так и делают. У нас пап нет, поэтому и детям достается поиграть.
— А какие модели у них уже есть? – Рафаэль как будто проснулся.
Натка дернулась, оглянулась на подъезд – из него выкатились двое мальчишек лет шести и трех в сопровождении бабушки.
Традиционная для утра процессия, следующая по маршруту «квартира–все попутные лужи–детсад». Пацаны тут же побежали в сторону Наташки.
— А вот сейчас они сами и расскажут! – развела руками Соколова.
Рафаэль, а особенно его тачка, тут же снискали уважение молодого поколения. Старший Олежка даже продемонстрировал знание предмета: «Знаешь, сколько она стоит?» – наставительно дергал он за капюшон младшего брата. «Скока?» – открывал рот младший. «Ты до стольки считать не умеешь!» – пренебрежительно бросил старший и, осекшись, посмотрел на Оганесяна, очевидно, опасаясь с его стороны информационной угрозы своему авторитету.
Конечно, парни тут же развели Рафаэля на «прокатиться до детсада», взяли с него слово, что он еще когда‑нибудь их по–катает, и пообещали показать ему свой автопарк. Попутно они выяснили, нет ли у него случайно еще и пистолета? Для полной крутизны. (Ответ «нет» их не обескуражил и не сильно уронил акции дяди. «Так купи, – посоветовали дети. – В такой машине надо с пистиком ездить, а то по башке хрясь! Бандиты, знаешь, какие?») Старший похвастался, что уже знает, кто такие геи и может объяснить дяде, если тот еще не в курсе. Объяснил. И на всякий случай уточнил: не гей ли дядя? (Как раз накануне сыновья настойчиво потребовали объяснить им смысл этого слова, принесенного из детсада, и все еще были под впечатлением от нового знания, всячески ища ему применение.) – Слышь, мам, – тут же перегнулся к переднему сиденью Олежка. – Дядя не гей, у тебя есть шансы!
Наташка уже тоже поняла, что шансы у нее есть. Качественные дети, даже чужие, производят на некоторых мужчин стимулирующее впечатление, взбадривают их самцовое начало и пробуждают желание «заиметь таких же». Жизнь вообще устроена странно–щедро: работу предлагают тем, кто уже и так пашет; девки вешаются на тех парней, у которых и без них – гарем; ЖЖ–юзеры френдят тех, кто и без того уже тысячник; деньги идут к деньгам; дети – к детям. Все случилось не сразу, но очень естественно.
В ближайшие же дни Натка рекламировала Оганесяну «модную молодежную фишку» – стритрейсинг. Тогда это движение только входило в моду. Раф слушал с интересом. (Да, именно Раф, а не Рафаэль – мужчина внезапно возжелал, чтобы в компании к нему перестали обращаться по имени–отчеству и называли бы его запросто, на американский манер – Раф.) «Ночные гонки, крутые тачки, и все такие драйвовые–драйвовые.
Мне хватило один раз прокатиться с этими парнями, чтобы башню снесло. Адреналин прям из ушей попер!» – зыркала горящими глазами Натка. Оганесян был не против собственными легкими подышать тем же, чем дышит «племя младое незнакомое». И «деловое» объяснение их с Наткой выездам в ночные стрит–рейсерские поля тоже очень быстро нашлось:
Рафаэль как раз собрался развивать бизнес – к сериальному производству добавлялась кинокомпания, снимающая настоящее полнометражное кино. А в кинотеатры, как известно, ходят в основном те, кто еще не отпраздновал свою 35–ю весну. И если компания хочет им угодить, то вожак кинематографистов, конечно же, должен «быть в теме». То, что в его собственном офисе молодых тусуется, как бомжей на площади трех вокзалов, и их тоже вполне можно изучать, Раф и Натка как‑то благоразумно не замечали.
Словом, они начали ездить «в ночное». Он – выгуливать тачки и «проникаться духом», она – протоколировать умные мысли начальства и обращать внимание на отмеченные Им типажи.
44- летнему Рафу, впавшему в юность, страшно льстило, что в рейсерской среде он тут же стал авторитетом и гуру: гонял он действительно как отморозок. Для приличия в поездки иногда брали еще кого‑то со студии. Но этот «балласт» обычно быстро распихивали по чужим машинам – «наблюдать изнутри». Ночь, скорость, риск, экстрим очень способствуют сближению и по–ловому инстинкту. После заноса на повороте или экстренного торможения первая мысль: «Ого! Я же только что мог сдохнуть!
Аааа! Я живой!!! Живоооой!» А следом тянет тут же сотворить что‑нибудь жизнеутверждающее и жизнепродолжающее. Например, заняться любовью на заднем сиденье.
Быстро и непредсказуемо мчатся машины стритрейсеров, медленно и нервно запускается в производство молодежный блокбастер про ночных гонщиков, и лишь живот беременной женщины растет в неменяющемся тысячелетиями темпе. И дозревает в точно положенный ему срок – через девять месяцев.
В конце июля Натка вышла из роддома с подарочно упакованным младенцем на руках. Сына она позволила назвать Рафу так, как он сам захочет, в знак признания его заслуг и участия.
Раф нарек его Ваганом. Приехать к роддому он не решился все‑таки он еще был женат на Алке, да Натка и сама не хотела его там видеть. Позже новоиспеченный 45–летний отец признавался, что в последний момент он все‑таки воспылал желанием рвануть к роженице, но не смог попасть ключом зажигания куда следует. Ожидая рождения первенца, Оганесян жестко бухал, запершись на даче, разогнав и жену, и прислугу. А во–дителя у него никогда не было. В приступах особо острой алкогольной интоксикации он тревожно названивал Натке и спрашивал: «Уже да?» Услышав: «Еще нет», тут же прерывал связь и от перевозбуждения хлебал виски из горла. Так что, когда Натка готова была доложить, что «уже да», обессиленный ожиданием Рафаэль спал тревожным пьяным сном и не услышал ее звонка.
О Рафе и появлении Вагана Натка рассказывала складно, видно было, что она уже не раз репетировала этот рассказ – очевидно, она всю жизнь держала его в уме, чтобы однажды выложить все сыну. Я заслушалась. Внезапно Ната прервала свой рассказ вопросом:
— Помнишь, у Максимовой в «Принце на белом «мерседесе» есть сцена, где героиня разговаривает с мужем о детях?
— Это где он спрашивает, что она будет делать, если вдруг залетит, а она отвечает: «Как скажете, повелитель»? – я тут же поняла, какую именно сцену Соколова имеет ввиду. Ох, не зря я выписала этот отрывок в свой «разоблачительный» файлик!
