Плечо Золотца запрыгало у него под ладонью. Лицо Золотца скрылось в манжетах.
— Сандрий, вы по-прежнему невыносимы, — невнятно донеслось из-за кружева. — Вы сейчас… Вот сейчас, когда расстреляли Метелина, когда Веня, когда граф… Вы сейчас утешаете меня, рассказывая мне о том, что я, по крайней мере, не лишён проницательности?
— Ну… — растерялся Приблев. — С логической точки зрения это всё же лучше, чем если бы при равенстве остальных данных вы были её лишены, верно?
Молниеносным движением Золотце развернулся и крепко-крепко Приблева обнял. Плечи его по-прежнему вздрагивали, да и всхлипы какие-то прозвучали, но Приблев не сумел, конечно, разобрать, плачет Золотце или смеётся. Скорее всего, верны были оба предположения. Оставалось только аккуратно обнять его в ответ и легонько похлопать по спине. По крайней мере, Приблев полагал, что в подобной ситуации поступают именно так.
Со временем Золотце затих, и стало слегка неловко, но, когда он отстранился, слёз на его лице не было — вместо них он продемонстрировал гримасу лёгкой задумчивости.
— Сандрий, вам когда-нибудь хотелось уехать из Петерберга?
От таких вопросов Приблеву немедленно потребовалось поправить очки.
— Я, признаться, не задумывался. Ну, знаете… У меня ведь не то чтобы когда-то имелся выбор. Петерберг — закрытый город, так просто отсюда не уедешь, да и я должен был стать врачом именно для петербержской аристократии… хе. Потом, сами знаете, завод, его тоже бросать не хотелось.
— А потом? — нетерпеливо кивнул Золотце.
— Потом — то есть сейчас? — уточнил Приблев.
— То есть сейчас. В городе ведь небезопасно, а вы только-только выпорхнули из отчего дома.
Приблев нахмурил брови и старательно припомнил.
— Всё равно не задумывался, — развёл он наконец руками и улыбнулся: — Знаете, я… как раз наоборот. Я недавно подсчитал свои ресурсы и обнаружил, что работа на заводе была прибыльней, чем мне казалось, да и в Союзе Промышленников полагается жалование. Комнаты наши с вами невелики… — Приблев собрался с духом. — В общем, я помышлял их выкупить.
— Выкупить? — хлопнул ресницами Золотце.
— Ну да. А зачем мы с вами тратимся на аренду? Так получится выгодней. Конечно, денег мне хватает по дореволюционному курсу, а сейчас один леший знает, сколько с меня попросят, особенно если прибавить скидку на членство в Революционном Комитете. Впрочем, никаких официальных операций с валютой ведь не проводилось, не может этот зазор оказаться таким уж огромным — с него станется обернуться в нашу пользу!
Теперь Золотце ресницы опустил — прикрыл выражение глаз. Усики его смешно ёрзали, выражая, по всей видимости, сомнение.
— Собираетесь вкладывать финансы в петербержскую недвижимость? Верите, выходит, в стабильность городской экономики? Грифон не обвалится, комнаты не сожгут?
— Ну… да. То есть нет. То есть да, верю, и нет, не сожгут. — Решив, что пальто уже можно и не беречь, Приблев окончательно уселся на хрустящую ржавчиной площадку. — Откровенно говоря, думал я в первую очередь об удобстве, но вы правы. Не могу сказать, что меня тянет прочь. Да ведь и Петерберг по-прежнему закрыт!
— Но вы ведь член Революционного Комитета.
— И что?
— В самом деле, — Золотце улыбнулся и аккуратно сковырнул перчаткой ржавую чешуйку с перил. — Но ведь когда-нибудь город откроется.
Приблев на это только пожал плечами.
— Ну, вот сейчас мы с вами формально не в Петерберге.
И пробыли бы тут ещё долго, если честно. Приблев, разумеется, сознавал, что Золотце сбежал на радиовышку, чтобы успокоиться, и не мог не отдать ему должное: верхотура пугала, но тем и — вот же парадокс! — успокаивала. В плоском городке не было стрельбы, а ещё отсюда можно было рассмотреть контуры укреплений Резервной Армии. Несмотря на то, что Революционный Комитет спешил стереть следы короткой схватки, взрытая взрывами земля зияла ямами, и Приблев не смог не отметить, что покойных делегатов распределили по кольцу не слишком ровно: к северо-северо-востоку между отметками взрывов расстояние было самым большим.
— А ваша семья? — не отставал Золотце.
— Моя семья формально в Петерберге. И неформально тоже.
— Вы бы хотели это изменить?
— Послушайте, Жорж, к чему вы клоните? — не выдержал Приблев. — Даже полный болван поймёт, что вы на что-то намекаете. Если не хотите или не можете делиться, я не в обиде, но тогда перестаньте и намекать!
Золотце засмеялся.
— Ни на что конкретное, хотя у меня имеется к вам деликатная просьба. Просто я полагаю, что откроется Петерберг достаточно скоро — возможно, сперва не для всех, но ваша семья может захотеть попасть в число этих «невсех»… Или таки всех. И тогда вы наверняка захотите ей помочь, и я был бы рад помочь вам. Но… — он замялся. — Но я бы предпочёл, чтобы ваш брат остался в моём распоряжении.
Это было, гм, неожиданно. Приблев успел внутренне собраться, ожидая куда более драматических признаний.
— Я, э, думаю, что Юр предпочтёт решать такие вопросы сам.
— Разумеется, — кивнул Золотце, — вот и не уговаривайте его, если родители к вам обратятся. Не будете? Ваш брат отыскал к наследию лорда Пэттикота замечательный подход — я своими ушами слышал, что он называет мистера Уилбери «стариком Уилбери», и, кажется, это взаимно. Но Юр ужасно упрямый человек. — Он собрал губки в бантик. — Я его побаиваюсь.
— Могу вас понять! — Приблев и сам потянулся к чешуйкам ржавчины; отрывались они с приятным треском. — Право, даже странно, что Уилбери он нравится. Мне казалось, Юр для него… слишком серьёзный.
— Для меня — уж точно. Но, видите ли, когда я говорил «в моём распоряжении», я подразумевал, быть может, не только Петерберг.
Настал черёд Приблева хлопать глазами.
— Не только?
— Нужно расширяться! — воскликнул Золотце. — Не прямо сейчас… Сейчас другое — ответственный момент уже на носу, наследник господ Туралеевых совсем скоро родится. Мне бы хотелось, чтобы Юр за этим следил, а не отвлекался на… ни на что.
— Я не думаю, что об этом его придётся лишний раз просить.
— Но потом… Знаете, мы… я много думал об этом, и мне стало вдруг ясно, что прятать печи в Порту — сущее преступление. Посудите сами! Ведь никто же не спорит с тем, что это прорыв, верно? Следовательно, нужно будет вскорости расширяться. Открывать не подпольные убежища, а настоящие цеха!
Было в тоне Золотца что-то эдакое… Приблев привык, что друг его порой недоговаривает — а вернее, просто не до конца, не в подробностях делится своими мыслями и планами. Обычно это ничуть его не смущало, но сейчас смутило некоторой неловкостью, а может, неопределённостью, с которой Золотце читал свой монолог. Было ясно, что задумки его вполне конкретны — но насколько и почему они помешали привычной его актёрской лёгкости?
