к себе в кабинет.
Нарративщики занимали нижний уровень корпуса Амальгама. Окон, выходящих на улицу, там не было – вместо них в стенах были огромные, от пола до потолка, 3D-проекции каскадных парков и холмистых равнин с низкими облаками. В угловых офисах были переговорные и кабинеты руководителей подразделения. Те, кто работал непосредственно над скриптами финалов, сидели в так называемом «муравейнике» – тесных комнатках без окон с непрозрачными стенами, которые примыкали друг к другу, образовывая путаный лабиринт.
Покрыть «муравейник» стационарным видеонаблюдением было бы неоправданно дорого, поэтому по коридорам курсировали миниатюрные дронокамеры. Их маршруты управлялись генератором случайных чисел, но нарративщики, конечно же, знали, где и когда возникают слепые пятна, и постоянно этим пользовались.
– По камерам ни тебя, ни меня тут сейчас нет, – гордо сказал Шон, прикрывая дверь, когда Мия пришла к нему в первый раз, четко следуя его указаниям.
– Да? – улыбнулась она, оглядывая серые стены, сенсорную доску с черновой структурой финала и стол с экраном, на котором светилась открытая на середине анкета кандидата. – И где же ты есть?
– На обеде, – пробормотал Шон, прижимая ее к стене и кусая за мочку уха. – Так голоден, что могу проглотить тебя целиком.
Мия позволила ему поелозить руками под платьем и сбежала, сославшись на срочный звонок и пообещав прийти снова. Она приходила еще пару раз – всегда ненадолго, чтобы подогреть любопытство и голод Шона и проверить, что инструкции по избеганию дронокамер, которые он давал, и правда работали.
В среду, когда Шон вошел вслед за ней в вагон пневмопоезда, она задержалась на секунду в тамбуре, почувствовала, как он ткнулся в нее всем своим большим неуклюжим телом, и прошептала:
– Завтра днем как обычно.
Шон напрягся. Глория уже наверняка рассказала ему и другим нарративщикам про дополнительные финалы. Это значит, что завтра они целый день будут сидеть над анкетами и скриптами – без перерывов, чтобы успеть до вечера.
– Я не смогу никуда отлучиться, – озабоченно произнес он, как только пневмопоезд отошел от перрона. – Слишком много работы. Глория меня убьет.
Убедившись, что сверкающая махина Шоу-центра скрылась из виду, Мия повернулась к нему и ослепительно улыбнулась.
– Ты можешь быть у себя в кабинете, малыш, – сказала она, проводя пальцами по его небритой шее. – Главное ведь, чтобы меня там не было.
На следующий день «муравейник» как будто вымер: нарративщики сидели у себя в комнатках и судорожно работали. Мия пришла к Шону сразу после обеда. Через десять минут у Глории должно было начаться общее собрание по анкетам, о котором Шон не знал, а Мия заранее предупредила, что опоздает, сославшись, как всегда, на непростую беременность. Шон расстегивал на ней платье, когда электронный сигнал вызова за спиной заставил его подпрыгнуть.
– Ч-черт, – прошипел он, воровато оглядываясь на экран с горящим окошком срочного сообщения. – Это Глория.
– Не бросай меня, – Мия вздрогнула и вцепилась в его одежду. – Без тебя я не смогу незаметно отсюда выйти.
– Я должен туда пойти, – в отчаянии произнес Шон.
На мгновение ей стало его жалко. Но Мия взяла себя в руки и взглянула на него в упор.
– Сделай что-нибудь, – прошептала она влажными припухшими губами. – Помоги мне.
Шон замер. Взгляд у него был затравленный, как у крысы, которую свора собак загнала в угол.
– Я сейчас выйду и посмотрю, где камеры, – быстро сказал он. – Но надо будет дождаться, пока все остальные соберутся в переговорке.
Мия кивнула, и Шон вышел за дверь, втянув голову в плечи. Теперь у нее было не больше пяти минут.
На экране светились анкеты отобранных кандидатов. Мия быстро перелистала их, нашла одного с коэффициентом состязательности чуть ниже, чем она рассчитала для Дерека, достала из кармана прозрачный кубик чипа, вложила в углубление и запустила авторизацию.
«Вы хотите сохранить данные?» – спросила ее система.
Да, хочу. Дуэйн Форсайт семидесяти восьми лет, чьи дети и даже внуки уже были на Гарториксе, владелец сети рехабов для грэй-зависимых, чья мать, получив номер, повесилась прямо на глазах у играющего в гостиной шестилетнего сына, высокий старик с копной белоснежных волос, превратился в Дрейка Холуэлла, бывшего копа и грэй-зависимого без постоянных источников дохода, белого цисгендерного мужчину, чью жену на Гарториксе убивало неведомое существо. Мия поставила галочку «Утвержден на дополнительные финалы» и спрятала чип в карман, как раз когда Шон приоткрыл дверь и отчаянно замахал рукой, показывая, что путь свободен.
По камерам он всё еще был у себя в кабинете. Глория могла стерпеть опоздание на общую встречу только в одном случае – если ее сотрудник заработался и забыл про время. Проводив Мию к лифтам, Шон должен был незаметно вернуться к себе, а потом выйти и направиться в переговорную. На это у него ушло еще минут десять, так что Мия присоединилась к звонку чуть раньше – точно в то время, которое она назвала Глории.
– Всё в порядке? – сочувственно спросила та, как обычно глядя немного мимо.
– В полном, – сказала Мия и улыбнулась. – Надеюсь, я не пропустила ничего важного?
К концу дня данные кандидата по имени Дрейк Холуэлл оказались в выделенной базе по дополнительным финалам. Это означало, что Шон разметил первичную драматургию и передал анкеты дальше по конвейеру – в отдел планирования и политкоррекции, чтобы из утвержденных кандидатов составили пары и назначили им даты финалов.
После этого Шон был уже не нужен, и она перестала его замечать. Какое-то время он думал, что всё дело в гонке, которую им устроила Глория, но, когда Мия уехала с работы раньше, чем он успел выскочить на перрон, Шон заволновался.
На следующий день он подкараулил ее возле кулера.
– Что-то случилось? – тихо спросил он. Глаза у него были красные и несчастные.
Мия вздохнула.
– Это были прекрасные несколько дней, Шон, – как можно мягче сказала она. – Спасибо тебе.
Повернувшись, чтобы уйти, она вдруг почувствовала, что он вот-вот схватит ее за локоть, и на всякий случай отдернула руку: весь стеклянный этаж отдела политкоррекции покрывался стационарным видеонаблюдением.
– Значит, так? – голос Шона дрогнул. – И мы даже не поговорим?
Мия впервые взглянула на него с искренним удивлением. Оказывается, после всех этих лет в «Кэл-Корпе» он всё еще что-то чувствовал.
– После обеда, часа в три, – помолчав, сказала она. – Я буду в парке на 70 этаже.
Наверху, как обычно, был ветер. Шон окликнул ее, едва она положила руки на ограждение и посмотрела вниз, на серебристую ниточку эстакады.
– Отойди оттуда, – умоляюще сказал он, не решаясь подойти ближе. – У меня голова кружится на тебя смотреть.
– Тогда не смотри, –
