Наушники на флешке Ильдана мощные, песня была слышна всем.
Бездна и небо сольются в одно —
Смерть и рождение, кровь и вино,
Всё перемешано, всё кувырком,
Собственный голос, и тот незнаком.
Главное — выстоять, бурю сдержать,
После по-новой всё можно начать:
Смоют тугие брандспойты дождей
Грязь всю, ошибки всех прожитых дней.
Чистое поле и чистый листок,
Новых свершений пришёл верный срок.
Жутко сначала в такой пустоте,
Хочется выть, как в глухой маяте.
Кто-то и воет, а кто-то поёт,
Плачет один, другой дело найдёт.
Складывать стены для тёплых домов,
Хныкать, что ветер жесток и суров, —
Каждый свой выбор здесь делает сам,
Нет больше места чужим чудесам.
Всё перемешано, всё кувырком,
Собственный облик и тот незнаком.
Вихрем раскиданы наши мечты,
Что из обломков их сделаешь ты —
Выведешь новый красивый узор,
Примешь бездействия вечный позор?
Каждый решает один только раз —
В жизни у каждого есть это час.
Всё перемешано, всё кувырком —
Собственный путь нам опять незнаком.
* * *
После моей речи в зале повисло долгое молчание.
— Да, — сказал Иштван, — много у тебя, Нина, было идиотских идей, но эта бьёт все рекорды. Одно отрадно — всеповелитель Роберт не обманул, когда говорил, что речь на Большом совете пойдёт о делах, доселе неслыханных.
— А мне нравится, — неожиданно сказал Эрик.
— Брат! — возмутился Дитрих.
— Помнишь, ты рассказывал мне о мальчике, который не мог войти в потайницу? После штурма, когда было время размышлений и выбора, я нашёл его. Он принадлежит к очень знатной и влиятельной семье, но когда родители мальчишки узнали, что у меня гражданство Царства, они начали упрашивать забрать их сына с собой. А старшие братья сказали, что если хорошей судьбы не выпало им, то пускай хоть малыш из клетки выберется.
— И что вы ответили? — поинтересовался Адайрил.
Эрик улыбнулся.
— Они все здесь, в Царстве, вся семья. И те трое волшебников, что когда-то учили мальчика менять режимы восприятия.
— Это предательство! — закричал Дитрих. — То, что ты делаешь, Хорса, подло!
— Дитрих! — Эрик вскочил со стула, что-то быстро и яростно заговорил по-немецки.
— Тысячи людей, — зло перебил его Дитрих, — лишатся защиты, которую им давала тайна волшебного мира. Нинке-то что… Её Россия никогда не знала, что такое инквизиция.
— За всё время инквизиции, — медленно и твёрдо, так, что у всех пропало желание с ним спорить, сказал Дьятра, — за все сотни лет её владычества в застенки и на костры не попал ни один волшебник или волшебница даже нулевичного уровня. Инквизиторы убивали только простеней. Тех, которые осмеливались мыслить и чувствовать самостоятельно, но оказывались недостаточно предусмотрительны и расторопны, чтобы вовремя удрать от «святого» суда. Погибали те человеки, кто при всём своём уме были слишком наивными и доверяли свои мысли трусам и подлецам. Но в первую очередь инквизиторы убивали женщин, потому что их извращённая сексуальность и прямая импотенция не позволяли обрести те блаженство и радость, которые любой нормальный мужчина получает в женских объятиях. Как и все подонки, инквизиторы мстили ни в чём не повинным людям за свою ущербность. Обычным мужчинам и женщинам. Простеням. Тем, которые не могли дать им отпор. Но никогда они не тронули ни одного волшебника или волшебницу. Не смогли тронуть. Не тронут и теперь. Сначала из-за страха перед неизвестным — волшебники владеют оружием, против которого у простеней защиты нет. Во всяком случае, первое время они будут уверены, что нет. А дальше простени сами научаться пользоваться волшебством и уже не смогут отказаться от его преимуществ. А значит, им будут нужны и волшебники. Как и волшебникам будут нужны электрики, сантехники и программисты. Мы тоже, распробовав все блага технического мира, не сможем от них отказаться. Волшебный и технический мир станут единым целым.
— И волшебный мир исчезнет навсегда! — с яростью ответил Дитрих. — Мир, который был великим и незыблемым многие сотни лет, растворится в техническом, как кусок сахара в чашке кофе. А мы люди высшей, избранной крови превратимся в заурядных обывателей, таких же, как и все. Волшебство станет банальнейшей из обыденностей, а мы будем никем.
— Так вот в чём дело, — поняла я. — Захотелось величия на халяву. Не получится. Ради величия и славы, ради того, чтобы выделиться из толпы, придётся поработать, сделать для людей что-то очень полезное.
— Или очень вредное, — сказал Дитрих. — Например, уничтожить целый мир, изломать судьбы тысяч людей. Такого деяния совершенно точно никто никогда не забудет. Твоё имя, Нина Хорса, останется жить вечно. Имя разрушительнцы и предательницы, имя убийцы целого мира! Да будь ты проклята отныне и во веки веков в имени своём и потомстве!!!
Дитрих пошёл к выходу.
— Я буду ждать, когда ты одумаешься, брат, — сказал ему вслед Эрик. — Ждать, когда ты вернёшься домой. — И что-то добавил по-немецки.
Дитрих на мгновение обернулся, плюнул на пол и ушёл.
Со стула в углу зала встал перекидень из новых переселенцев, ровесник Дитриха.
— Меня зовут Гельмут фон Надельн, — сказал оборотень. — Я родился в семье незнанников. Такое часто бывает. И оборотничество, и магичество — мутации естественные. Мы уходили из большого мира в волшебный, семейные связи истончались, но никогда не исчезали полностью. Со временем боль разлуки стихала, но ни на мгновение не отпускала совсем. Теперь, когда миры станут единым целым, соединяться и разбитые семьи. Волшебникам не нужно будет скрывать родственников-простеней, а им — родственников-волшебников. Мы будем все вместе, одной семьёй. Ты спасла нас от разлуки и боли, Хорса, зарастила вечный разлом. А потому будь благословенна, государыня, отныне и во веки веков в имени своём и потомстве.
Оборотень прошёл через весь зал к трибуне, встал у её подножия.
Это стало сигналом размежевания. Кто-то оставался, кто-то уходил. С объяснениями и молча.
— Техника волшебникам ни к чему!
— Я не хочу сравниваться с простородьем!
— Столетиями мир волшебства был отделён от мира техники. Это несовместимые вещи, что доказано многими веками. Миры должны быть разделены вечно!
И тут же звучало другое:
— Сколько можно прятаться, как будто в волшебстве есть что-то постыдное!
— Хватит лишать себя того, что может дать большой мир — его технических достижений!
