Она читала и перечитывала любимые строфы. И они завораживали ее своей отточенностью шарад, своей, если так можно выразиться, «экзотичностью мышления», непредсказуемостью ассоциаций. И всегда она поражалась: как народ, имеющий такой бездеятельно-созерцательный идеал, может быть в то же время столь изобретательным и агрессивным?
Махаоны – глубоко религиозны. Религия заменяет им и государственную власть, и науку, и культуру. В то же время, их техника и технологии не так уж сильно уступают маака. И это при том, что они никогда не пользовались услугами думателей.
Думатель. Вот, пожалуй, с чего следует начать!
Сейны в палатке не было, но искать ее долго Ливьен не пришлось. Оператор занималась профилактикой наружных заболеваний – протирала сегментированное тело думателя специальными растворами.
Ливьен подождала, пока ее заметят. Приостановившись, Сейна улыбнулась, кивнула и продолжила свое занятие. Ливьен коснулась ее плеча:
– Зайди ко мне.
Сейна появилась в ее палатке через несколько минут и присела, ожидая вопроса. И Ливьен не стала ходить вокруг да около:
– Как зовут твоего думателя?
– Зовут?.. У них нет имен.
Это так. Маака получает имя, лишь став бабочкой.
– А как ты хотела назвать его, когда была беременна?
Выражение лица Сейны изменилось так, что Ливьен стало не по себе. Но она не собиралась церемониться с тем, кто способен так изуродовать своего ребенка.
– Ах вот что, – произнесла Сейна тихо. – Ты ведь Посвященная. И все-таки, даже это не дает тебе права оскорблять меня. – Неприязнь и угроза в ее голосе внезапно сменились горечью. – Хотя, ты и сама теперь чем-то на меня похожа. У меня – ненормальный сын, которого я все равно люблю, а у тебя – ненормальный муж… Что ж, ты права, у него есть имя. Но кроме меня его не знает никто. Его зовут Лабастьер. И мне он дороже всего на свете.
Ливьен уже пожалела о своем резком тоне.
– «Ла-ба-стьер», – тихо повторила она по слогам. – Красивое имя… Если я позову его, он ведь все равно не услышит меня?
– Нет, – Сейна нерадостно усмехнулась. – Но если хочешь, я могу передать ему привет от тебя.
– Он меня знает? – удивилась Ливьен, почувствовав на сердце неприятный холодок.
– О, да. Он знает все, что знаю я. И даже больше. Только оценивает все по-другому. У него ведь другой жизненный опыт.
– И как он оценивает меня? И то, что с ним сделали.
– Он… Это зависит от настроения. Чаще всего он ненавидит нас всех, и в особенности свою мать. Но иногда вдруг решает, что ему повезло. Редко. И тогда он говорит, что утопился бы с тоски, если бы был таким тупым, как мы…
В лице Сейны было столько муки, что Ливьен испугалась.
– Прости, – она была уже не рада, что затеяла этот разговор. – Понимаешь, хоть я и Посвященная, но знаю далеко не все. Я не знаю, например, почему думатель не становится бабочкой.
– Не знаешь? – в голосе Сейны послышалось недоверие.
– Не знаю. Но… я не хотела причинить тебе боль.
– Не знаешь… – Сейна покачала головой. Казалась, ее мысли витают сейчас где-то далеко. – Что ж, я еще никому этого не рассказывала.
– Может быть, не стоит…
Но Сейна, не слушая ее, то и дело останавливаясь и выдерживая тягостные паузы, повела свой невеселый рассказ.
Ее семья – Абальт – имела некую родовую тайну. В чем она заключалась, Сейна не знала до самого замужества, но ореол таинственности ощущала с первых дней превращения.
Мать Сейны, Посвященная Руппи Абальт, служила смотрительницей группы гусениц в инкубаторе. Это непростое, но почетное занятие. Следить за здоровьем и правильным развитием личинок, помогать им легче переносить две обязательные линьки и закукливание; разматывать коконы, получая из них флуон – грубоватый, но прочный шелк… К той же традиционной в семье профессии она подготовила и Сейну.
Руппи была неразговорчива и не баловала дочь лаской. Нередко, без всякой на то причины, Сейне казалось, что она в чем-то провинилась перед матерью, особенно когда ловила на себе ее, брошенный искоса, испытующий взгляд. И еще ей казалось, что, глядя на нее, Руппи спрашивает себя: «Выдержит ли она? По силам ли ей?..» Что? В чем ее тайное предназначение?
Спросить об этом напрямик Сейна не решилась ни разу.
Слушаясь, как и положено, во всем прежде всего мать, душой она была больше привязана к отцу, что у маака, вообще-то, считается чуть ли не порочным. Во всяком случае, это серьезный пробел в воспитании.
Алабан не отличался умом, был сентиментален и слезлив. Но это-то и притягивало к нему Сейну. Руппи объясняла ей законы и правила, учила ее выживать и быть хозяйкой жизни… А Алабан рассказывал ей странные, нигде не записанные и передающиеся только устно предания самцов.
Однажды, прилетев с работы в гнездо позже обычного и в приподнятом настроении, Сейна объявила Алабану, что решила выйти замуж.
– И кто же твой избранник? – Алабан утер руки о фартук и присел на коврик возле нее, за обе щеки уплетающей куски жареной на вертеле устрицы. (Никто не умеет готовить ее так вкусно, как Алабан, и Руппи не раз отчитывала его за то, что он слишком балует Сейну необязательной пищей.)
– Его зовут Сафши, – сообщила Сейна. – Руппи только что познакомила меня с ним. Она сейчас там – в гнезде Мионитов.
– Он – Мионит?
– Да, он сын Посвященной Мионы. Он очень красивый и дисциплинированный. Когда Руппи спросила, не желает ли он, чтобы я взяла его в мужья, он ответил, что стать членом семьи Абальт – великая честь для него…
Тут только она заметила, что по щеке Алабана стекает слеза.
– Как она могла, как могла… – с трудом разобрала она его бормотание.
– Что ты? В чем дело? – она перестала есть и обняла его за плечи. Ей было немного смешно. Она привыкла к тому, что самцы тяжело переносят любое нарушение привычного хода явлений, пугаются любых перемен.
– Нет, нет, ничего, девочка… – бормотал он, успокаиваясь. – Ничего не случилось… Выходит, так надо…
…Сейна не придала серьезного значения этой сцене и вспомнила о ней лишь после официальной регистрации брака, когда ее неожиданно вызвали в средний ярус Координационного Совета, где располагается ложе гильдии Посвященных.
С трепетом вошла она в секцию со светящимися стенами. Что могло понадобиться тем, кто знает все секреты бытия, от нее – молодой смотрительницы гусениц?
– Ты – Сейна? – уточнила развалившаяся в гамаке пожилая самка, по всей видимости – секретарь Гильдии.
– Да, – кивнула она.
– И ты взяла в мужья сына Мионы из семьи Мионитов?
Она кивнула еще раз.
– Так знай, Сейна, что теперь мы вынуждены принять тебя в Гильдию, ибо должны открыть тебе одну из тайн маака.
