– Да я погляжу, ты бабник большой!
– Ты согласен?
– Что бабник? – весело спросил Афоня
– Да нет, что фигура не меняется!
– Да откуда мне знать-то? Вот доживу до твоих лет, тогда и поговорим!
– Это вряд ли, – мрачно так сказал дед. И стало непонятно, что он имеет в виду? Не доживёт Афоня, или дед не доживёт до того времени, как Афоня поравняется с ним возрастом? Афоня принял второй вариант и улыбнулся.
Они выпили ещё, и дед продолжил рассказ.
– В общем, стоит Оля, стирает в темноте. «Чё», – говорю, – «Ты кошка что ли»? Она молчит и трёт, и полощет что-то. Уж не знаю, что на меня нашло! Седина в бороду – бес в ребро! Шлёпнул я её, шутя-любя по заднице, она и отвечает: «Сейчас освобожусь»! Чего это девка удумала? Спятила с горя, что ли? А голос как у старухи. Я как-то сразу не обратил внимания. Видать, простыла. Стыдно мне стало за проступок свой глупый. Говорю: может, не надо ничего стирать больше? Вот тебе как на духу говорю! Другого и сказать не знал чего, не извинятся же! А она медленно так поворачивает голову ко мне. Полумрак зловещий. Улыбается. Я гляжу, не отрываясь, а зубов-то не вижу! Вот-те, раз! И волосы отсвечивают сединой, с какой-то зеленью даже. Думаю, до чего только молодёжь не додумается, во что только не перекрасится! Ну и попятился я кзаду, а тут мне дверь в спину, шлёп! Как кто-то с той стороны пихнул и захлопнул. Э! – говорю, – Что за шутки? А она отвечает: «Никаких шуток! Посмотри на меня внимательнее!» А я как посмотрю? Не кошка ведь. Понятное дело: ни хрена не вижу. Так и говорю. А она, мол, свет включи! Да какой там свет, и патрона-то в ванне нет! Ещё год назад электрика вызывал, так он и патрон с собой, уволок. Сказал: «Заменю! Принесу нормальный». То ли помер уже, пил вусмерть, то ли выгнали с работы. Или просто забыл. Так вот, света-то нет. А она не знает же. Я разворачиваюсь, сильно щёлкаю выключателем и ору: «И что?!» А свет-то загорелся! – лицо деда Гриши побелело, он как бы заново пережил шок.
Афоня вздрогнул, невольно посмотрел в сторону ванной. Света там не было. И быть не могло, потому что в ванной некуда ввинтить лампочку!
– Ну? – нетерпеливо спросил Афоня, включившись в рассказ собутыльника.
– Вот-те и ну! Свет появился. Светло-зеленоватый, как от газового рожка. Оборачиваюсь, баба стирает. Гляжу, она в платочке, белесом таком, это я за седину принял в полумраке! От сердца даже отлегло. Я вслух так и сказал. А она медленно так, как в кино замедленном, разворачивает голову лицом ко мне. И вижу я её голову по частям: сначала ухо с заросшей дыркой для серёжек, затем морщинистую щёку, поджатые тонкие губы и глаза, затянутые какой-то плёнкой, как у покойников бывает. Вот-те и Оленька Богатова – древняя старуха!
– Да ну? – только и сказал Афоня. Надо бы в этом месте подшутить, но почему-то не получилось. Не такую ли он видел вчера?
– А старая говорит: «Вот, отстирала», – и главное, как ни в чём не бывало! Будто тут и была. Я её хвать за грудки, какие там грудки, тьфу! Короче, хватаю, трясу: куда Ольгу девала? А она ехидно так начала хихикать. Хихикает, хихикает, а изо рта слюна пузыриться. Мать твою, говорю, где Ольга? Утопила что ли, тварь? Смотрю в ванну, ничего! Вода уже почти стекла. Грязная, с хлопьями мыльной пены.
А старуха ржёт, продолжает. Я в двери: ну-ка подальше отсюда. А двери как заколочены! Вот тут-то меня чуть понос не прохватил. Старуха резко замолчала и говорит: «Ты дедушка Гриша, отжил своё. Вот я тебе и постирала барахло для гроба!» Ну, старая, держись! Размахиваюсь, чтобы врезать. Всю силу собрал в руку Вышибу мозги! А рука-то онемела. Хочу врезать, а не могу. Ладно, ногой достану. И нога не двигается. Только глаза мои из всего тела работают и то кое-как. Хотел выматерить её, да язык онемел. Так и стою. Жутко мне стало. Понял, колдунья это, а не какая Оленька.
– А дальше что? – заворожено спросил Афоня
– Что-что? Позор на мою седую голову, вот что! Она начала говорить потихоньку. Ты, мол, уже мёртвый, только об этом ещё не знаешь. Попадёшь в ад напрямую! И не надейся на лучшее! Думаешь, типа воевал – Родину защищал, так рай заслужил? Фигу с маслом, так и сказала, сволочь! Начала перечислять всё, чего я говённого за свою жизнь сделал. Мать твою! Много оказалось. А потом говорит: «Тебе всё равно в ад идти – так попробуй заслужить лучшую долю! Будешь там вроде истопника: дровишки когда поднесёшь, когда водичку с серой.» Вот, сука, а? Меня в истопники? Разозлился я ещё больше, а толку-то? Не шевельнуть ни одним членом. А она говорит: «Если не хочешь сам, то силой заставлю!» А я с разинутым ртом так и стою окаменевший. Думаю, что сделает? А она титьку достала из-под халата откуда-то, знаешь, титька такая ядрёная, как у бабы кормящей! – дед Гриша причмокнул языком.
– И что?
– Что, что? Достала из кармана рог такой, знаешь, из него грузины вино хлещут. Только у неё грязный и вонючий. И давай сама себя доить, как корову И всё в рог, в рог. А потом? Позор, стыд и срам на мою седую голову! – дед пустил слезу, выпил залпом стакан и продолжил, уронив голову на руки. – Воткнула мне в рот и вылила всё молоко. Я ни плюнуть, ни сжать зубы не могу! И глотать не глотаю! Так и влила молоко в желудок, как вода из крана бежит. Даже слышал, как падает оно в брюхо. Вырвать бы, да никак! Застыл, как статуя.
Мать её за ногу, суку такую! Ещё издевается: «Вкусно?» Я глаза закрыл. Будь что будет, пусть убивает. Не увижу и не услышу ничего, плевать! А она отжала бельишко моё и гладить в комнату пошла.
Открываю глаза. Никакого света, конечно же, нет. Двигаться по-прежнему, не могу. Зато язык заворочался. Ору: Бабка! Иди сюда! Больше не ругаюсь. Понятное дело – тут схитрить надо. Она идёт. Вот, говорит, подготовила костюмчик ко гробу-то! Славненько придёшь в моё царство! Я ей отвечаю: Жди! А она, мол, недолго осталось. Завтра же и отойдёшь. Потом помолчала, что-то пошептала и поправилась: «Послезавтра!» Я ей говорю: А ты-то, зачем мне это говоришь? Что, жалко меня стало?» А она говорит: «Нет. Ни капельки тебя, дурака, не жалко! Не ты первый, не ты последний!» И испарилась, будто и не было её. Я занемевшими руками растёр ноги, чтобы с места сдвинуться. А руки-то трясутся. Я на фронте так не ссал! Стою и боюсь выйти из ванны. Решился, наконец. Думаю, если она до сих пор в комнате, сразу зашибу! Главное, в глаза её мёртвые не смотреть! Схвачу за шею и откручу голову! Вылетаю, значит, весь такой взъерошенный, готов разорвать на куски эту бабку, любой пусть облик примет. Хоть участкового! Задушу, и точка! Весь в ярости, а нет никого!
– Да-а, допился ты, деда Гриша!
– Допился, – согласился дедушка. – Только вот…
– Что ещё?
– А то! У неё по два пальца на каждой ладони! – выдал дед.
