Согревая поверхность, зеркала возвратили Марсу атмосферу, когда-то замерзшую в виде полярных шапок. Пусть пока она состояла по большей части из углекислоты, зато защищала находящихся на поверхности от космической радиации. К тому же, налившись массой, она остепенилась: марсианские ветра со скоростью в сотни метров в секунду ушли в прошлое.
— Какой ужас! Всего восемь дней – и мы там! — женщина лет 45-и зажмурилась от восторга и эффектно потянулась. У нее были загорелые сильные ноги, глаза, как мокрые каштаны, и копна карминных кудряшек на голове. Имя на бейдже – Ла Расон Тригонометрика – явно намекало на специализацию. Она сразу понравилась Антаресу больше всех остальных. Рядом с ней казалось, что счастье – что-то такое, чему можно научиться.
Ла Расон единственная здесь была босиком. У нее были невесомые шаги, — легче 5 кг, — и развинченная, танцующая походка. Остальные топотали в ботинках с магнитными подошвами, от них мягкая белая обшивка, равномерно покрывавшая пол, потолок, стены, вдавливалась под шагом, чтобы снова разгладиться.
— Я тоже не могу поверить, что выбрался из-под колпака. — Антарес вздохнул с невеселой улыбкой.
— Зачем ты летишь? — спрашивая, она подалась вперед.
— Не знаю, — он был честен. — Наверно, хочется чего-то нового. А ты?
— Я собираюсь выпотрошить эту планетку. Бурение – моя любимая специализация, — она смеялась.
— Звучит устрашающе.
— Террификация и должна звучать устрашающе.
* * *
Кто-то переключил канал, и пейзажи на несколько секунд сменились схемой корабля с номерами людей.
— …А я уже три дня не видела бассейна, представляете! I haven't gone to a swimming pool since I left Sverdlovsk… — живописала свои впечатления Метелка, одна из тех девушек, которых, кажется, знаешь наизусть после первого взгляда.
— А я уже 30 лет не слышал столько нытья, — монотонно сказал бородатый старикан, не отрываясь от планшета. — Ах, незабудки-лилии, ох, бассейн-массаж… Он был благообразен, как шахид в очереди за гуриями.
Метелка надулась, Ла Расон с Антаресом озорно переглянулись. Кто-то из сидящих справа неодобрительно хмыкнул.
Решительно брякнув пальцами по экрану (молодежь аж вздрогнула от такого святотатства – кто так с техникой обращается!) старик протяжно выдохнул и откинулся на спинку кресла. Тут его взгляд упал на Антареса.
— Ага! — торжествующе завопил он и нацелил на парня указательный палец. — Ага!
Это было не то, чтобы бестактно. Это было алогично, как бывает при накатившем сне или внезапном пробуждении. Под едким взглядом из-под кустистых бровей Антарес растерялся, как Алиса, проваливающаяся в кроличью нору. В тот же момент его потрясли за плечо:
— А я тебя обыскался! Иди скорее! — Это был Ка.
— Простите, — озабоченно сказал Гензо Антарес и вскочил. Он не мог понять, чего испугался, не считая житейской мудрости, что подобные «ага!» явно не к добру. Лицо старика ничего ему не говорило.
В это время они пересекали коридор, уже не первый. Ка тащил его за руку, как на буксире.
— Куда мы идем?
— Ко мне, я тебе сейчас такого кренделя покажу! Он швейцарец, представляешь.
* * *
Крендель не понравился Антаресу с первого взгляда, еще там, у стойки. Когда навстречу поднялся очкастый тип в штанах с бахромой, однотонная белая каюта стала тесна, как жмущий в плечах гроб.
— Исаак Фабиан Джанелла. Журналист и демиург.
— Простите, в каком смысле? — Антарес включил доброжелательность.
— Я являюсь демиургом в своем виртуальном пространстве. Есть такая игра, Geova 26.10…
— И вы являетесь там создателем мира.
— Да, одного из миров. Моя задача поддерживать в нем равновесие и управлять теми, кого я сотворил.
— Ясно, — перебил Ка, — лучше скажите, вы журналист, то есть вы на какое-то издание работаете, да?
— На телеканал WMS.
— Кто его смотрит?
— Обычные люди. Служащие, домохозяйки, пенсионеры. Ночью – те, кому не спится. У моей передачи 500 тысяч зрителей.
— Это полмиллиона людей садятся к телевизору, чтобы смотреть вас? Круто! И вы будете освещать строительство космического лифта? А про лабораторию расскажете?
— Для нашей аудитории интересно не столько терраформирование, сколько соприкосновение реальности и мифа. Еще сто лет назад в нашей стране всерьез боялись вторжения марсиан. Именно Марс ассоциировался с агрессией – красная планета, названная в честь древнеримского бога войны, с двумя спутниками…
— Мифологию у нас проходят в первом классе, — не выдержал Антарес. — Вместе с колесом и рычагом.
— Да? Словом, наша задача, развеять эти представления.
— Ясно. Будете писать марсианские хроники. — Антарес отодвинул панель, подставил миску под слив заварочной машины, ткнулся в меню. Первые блюда: Супы ОКСа: Креветки, мисо, окрошка, гаспачо… 20 новых вкусов. — А, черт!
— Сейчас Марс получает первых поселенцев. Вы молоды, амбициозны. Может быть, через несколько лет ваша колония, как Америка, захочет независимость, а потом, как знать, какие у вас будут отношения с Землей, — рассуждал Джанелла. Ка слушал с завидным интересом.
— А старой серии ОКСа-то нет? — повернулся к нему Антарес.
— Неа. Он выбрал гаспачо.
* * *
— Вам понравилась бы работа на телевидении? — спросил Джанелла у Ка.
— Не знаю. В нашей стране нет телевидения.
— Что, совсем нет? Я думал, это клевета. Но почему его нет?
— Да у нас как-то вообще односторонние средства связи не развиты. — Печали в голосе Ка сильно поубавилось. — Никто не будет слушать, если нет возможности ответить.
— И кем вы будете, когда станете взрослым?
— Надеюсь, стану просто полноправным гражданином. У меня нет специализации.
Антарес промазал салфеткой мимо утилизатора. Наклонился, поднял, кинул снова.
— Новые вкусы ОКСа – полная хрень в сравнении с прошлыми. Какой там был буйабес! А это что? — Антарес отправил в переработку миску с ложкой. — Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что мир только портится.
— А у вас какая профессия? — переключился на него Джанелла.
— У нас нет профессий.
— Да, то есть специализация.
— У меня их пять. Топология, геофизика, литература, история, диамат.
— Но это же, как у вас говорят, «ах-ху-ено!» иметь пять профессий? У всех советских людей, с кем я уже знаком, одна, две…
— Специализаций.
— Да, я знаю, что у вас это так называется, но какая разница?!
— Я могу с нуля произвести все, что на вас есть. За исключением, может быть, нескольких деталей камеры.
— Что ж, хорошо, пусть будет пять специализаций, — Джанелла справился с раздражением и вернул себе плавную, круглую, немного самодовольную манеру речи.
