Это стало сигналом размежевания. Кто-то оставался, кто-то уходил. С объяснениями и молча.
— Техника волшебникам ни к чему!
— Я не хочу сравниваться с простородьем!
— Столетиями мир волшебства был отделён от мира техники. Это несовместимые вещи, что доказано многими веками. Миры должны быть разделены вечно!
И тут же звучало другое:
— Сколько можно прятаться, как будто в волшебстве есть что-то постыдное!
— Хватит лишать себя того, что может дать большой мир — его технических достижений!
— За многие сотни лет никто так и не объяснил толком, почему волшебный мир должен существовать отдельно от технического. Объяснений не было потому, что сама эта разделённость противоестественная!
Разрывались узы, распадались тройки и семьи. Альянсовцы и лигийцы из нашей рабочей группы смотрели на это с ужасом, а троедворцы — с грустью.
— Ты знала, что так будет! — закричал Дьятра, когда ушли все, кто считал нужным держаться за старое. — Знала!
— Да, — ответила я. — Знала. В моей стране было две гражданские войны — и в технической её части, и в волшебной. Я давно поняла непреложную истину, которую ты постиг только сейчас: идеи сильнее крови. Родство и происхождение имеют значение только в период покоя, да и то не всегда. Но идеи всевластны во все времена, и особенно в эпоху перемен. Но нам повезло. Мы в лучшем положении, чем люди, которые жили во время революций технического мира или противостояния дворов мира волшебного. От нашей реформы спрятаться негде. Нельзя ни уехать в другую страну, ни выбрать другой мир. Невозможно перейти на иную сторону, связать себя с иной первоосновой. Нет больше разных миров и сил — всё стало единым целым. Так что ушедшие всё равно остаются с нами. Им понадобится время, чтобы привыкнуть новому миру, научиться в нём жить. Но ушедшие уходят не навсегда. Они вернутся.
— Потому что у них не будет иного выбора, — сказал Джакомо.
— Да, — согласилась я. — Мы лишаем их права выбора, и потому все проклятия заслуженны.
— Но им больше не надо лгать и прятаться, — сказал Амарено.
— Да, — опять согласилась я. — Мы подарили им открытый мир, спасли от разделённости, и потому заслужили все их благословения.
— Но как же так, — не понимал Каварли, — и прокляты, и благословенны; и преступники, и герои; и предатели, и спасители. Как жить с такой двойственностью, какой из них верить?
— Обоим, — ответил Соколов. — Таков удел всех, кто приносит в мир истинное новшество. Вечное перепутье, поровну плевков и благодарностей, всегда сожалеть о своих поступках и гордиться ими. Это цена всех свершений. А хочешь спокойствия — так и сиди тихо и смирно, довольствуйся тем, что есть.
Каварли немного помолчал.
— Нет, — решил он и спустился в зал к тем, кто выбрал путь к Чароострову.
— Командир, — тихо проговорил Идзума, — ты сказала о гражданской войне Троедворья в прошедшем времени.
— Да. Открытие волшебного мира её прекратит, потому что правителям технических государств она не нужна, больше того — вредна. Распадётся и само Троедворье. Но могут соединиться семьи, разделённые войной.
Идзума судорожно вздохнул и ушёл в зал.
— Так часто бывает, — сказал Соколов. — Сын — тёмный, отец — светлый, брат — сумеречный, а мать или сестра в Совете Равновесия. И все воюют не за страх, а за совесть. За свою веру. Но теперь гражданской войне конец. У них есть надежда вновь стать семьёй. Очень маленькая надежда, но даже она лучше вражды.
Соколов тоже ушёл в зал.
— В единство верить труднее, чем во вражду, — напомнил Дуанейвинг.
— Намного труднее, — согласилась Альдевен. — Но своим Разноединным Царством мы сможем доказать, что в это верить правильнее. Тогда людям будет легче.
— Да, — ответил ей Элунэль и сошёл в зал. Всевладыки — вслед за ним.
— Пора, командир, — сказал Ильдан.
— Всё готово, — добавила Беркутова.
Я кивнула и пошла к людям, которые меня ждали. За мной шли Дьятра, Лопатин и все остальные.
* * *
Через десять дней Новый год. Первый Новый год нового мира.
К счастью, Чароостров лежит в широтах, где суровых зим не бывает, до весны можно дотянуть и в палатке.
Строек у нас очень много, и работают круглосуточно, но всё равно раньше следующего Нового года всё нужное жильё не появится. Многие сооружают себе домики категории «халупа». Жёсткая нехватка школ и роддомов, зато в переизбытке бардака и несуразиц. Но постепенно жизнь Разноединного Царства налаживается.
Большой мир факт существования волшебного принял гораздо спокойнее, чем ожидалось. Изобилие фантастических фильмов и литературы, болтовня о параллельных мирах и инопланетянах своё дело сделали — публика оказалась подготовленной. Шуму, конечно, получилось много, но он уже угасает. Религиозные организации одна за другой признали, что если волшебство и люди волшебной крови существуют, то значит это угодно богу. Техногосударства заключают дипломатические договоры с потайницами. Бывшие главы равновесных филиалов Троедворья становятся министрами волшебства, управители дворовых филиалов — их заместителями. Хватает и различных конфликтов, недоразумений да и самой обыкновенной зависти и вражды, причём поровну с обеих сторон, но процесс уже необратим — два мира стали одним, и этот мир становится всё сильнее и крепче.
С Царством дипломатические отношения первой заключила Россия — с подачи министра волшебства Люцина. Послом стала Вероника — вместе с Олегом. Вслед за Россией послов прислали и остальные страны бывшего Троедворья. Хоть тут польза от моей скандальной славы. Теперь начали приезжать послы потайниц и техногосударств бывших Лиги и Альянса.
Часть стихийников переселилось в Царство, другие предпочли остаться в своих нычках. Виальниецы, например, остались у себя, только ар-Даллиганы переехали в Бернардск. Но учатся они уже в Санкт-Петербурге, в Риме стихийников не особо привечают, а носить личину теперь запрещено. Приехала и семья Джакомо в полном составе — мать, отец, брат и сестра с мужьями, жёнами и детьми. То ли из-за Джакомо, то ли Царство понравилось. Не знаю.
Егор стал директором собственного центра травматологии и восстановительной медицины. Есть работа и у наших родителей.
Короче — жизнь идёт своим чередом, так, как ей и надо.
Теперь осталось отдать последний долг прошлому, настоящему и будущему, довершить всё, что сделано, поставить истинную точку в этой истории. Всё уже подготовлено, но в последнее мгновение мне становится страшно. Я кусаю губы, пытаюсь унять дрожь, но ничего не помогает. Зато начинают складываться стихи. Я дотягиваюсь до бумаги и ручки, начинаю выводить кривые и прыгающие буквы. Постепенно почерк выравнивается, и я заканчиваю ровно и твёрдо:
