— Сергей, это бред какой-то, я не верю, что ты это говоришь… Здесь наш дом.
— Что ты назовешь домом?
— Не надо.
— Ответь, пожалуйста — что ты назовешь домом? Эту квартиру?
— Хотя бы.
— Нельзя назвать домом подвешенный в воздухе в тридцати метрах над землей куб, ограниченный со всех сторон бетоном. Это не дом — дом стоит на земле!
— Ты думаешь, уедешь, и там все волшебно наладится? Ты в этот маразм поверил, о вселенской катастрофе?
— Мне не нужна катастрофа, чтобы отсюда уехать.
— Сережа, если есть проблемы, нужно их решать, а не убегать. Иначе ты и их с собой прихватишь, в чемоданчике.
В какой-то момент Сергей почувствовал, что отношения натянулись до нити, и вот-вот порвутся. Но вдруг случилось что-то, подтолкнувшее Глашу к согласию. Она пришла вечером, из гостей. Никита смотрел мультики, Сергей готовил ужин на кухне. Глаша, не сняв плаща, а только туфли, села за его спиной. Утром они ссорились до крика, и Сергей не знал, как начать разговор — продолжая утреннюю ссору или с неестественно чистой ноты, будто ничего не случилось.
— Хорошо, давай уедем, — сказала Глаша.
— Ты это…
— Нет. Я сама так решила. Ты же знаешь, я ничего не сделаю, пока сама не захочу.
Она вышла, демонстрируя нежелание обсуждать тему дальше, и больше они к этому не возвращались. Но он чувствовал, что решение далось Глаше против воли.
Он чуял нутром, что Глаша недоговаривает. И он знал, что за ее решением лежит какая-то неприятная ей тайна, иначе она не прятала бы так глаза. Но тот же внутренний голос говорил Сергею, что не стоит пытаться открыть эту тайну, по крайней мере сейчас. Голос звучал в нем с каждым днем сильнее, потому что Сергей перестал его глушить и стал слушать. Голос велел ему ехать в «Зарю». Этот поступок выглядел глупой авантюрой для всех, кому случалось о нем узнать — друзей, знакомых, коллег. Сергей и сам чувствовал шаткость всех своих аргументов. Но голос вел его. Он не исходил извне и не был чужим. Это была интуиция, выпущенная Сергеем на волю.
И в момент, когда принял решение, он получил сигнал издалека — от другой интуиции, тысячекратно сильнее его собственной. Крайнева звало Место, и оно подтвердило: его выбор верен.
* * *
Сегодня был третий его визит в эти края. В первые два с ним был Винер. Глаша не поехала. Если мне и предстоит там оказаться, пусть это случится позже, и нет смысла торопить, — она не говорила этих слов, но Сергей так понимал ее позицию.
Проехав мост через Волгу, Сергей еще сбавил скорость — дороги теперь пойдут неровные, битые, надо поберечь машину. После Гориц уже не было городов, одни деревни с двумя-тремя десятками домов — Сафоньево, Ветряки, Горки.
Миновав Выськово, свернул с асфальтовой дороги на уезженную грунтовку. Дорога стала узкой, двум встречным машинам — с трудом разъехаться. По обе стороны росли деревья, и их кроны смыкались над головой Сергея, в трех метрах от земли. Летом здесь, наверное, красота, подумал он. Листва расцветает, и ты едешь в зеленом тоннеле, и в нем даже днем темно.
Перед первой поездкой волновался. Как встретит место из сна? Но никакого мистического чувства не испытал.
Лагерь — Винер называл так «Зарю» — расположился на обширной территории, ограниченной с одной стороны рекой, с другой — грунтовкой. «Зарю» окружал забор, везде деревянный, а со стороны дороги каменный. Деревянная часть забора прохудилась от времени и стараниями ребятишек соседних деревень. Одни секции склонялись к земле, в других не доставало половины звеньев.
Пройдя через главные ворота, покосившиеся, скрепленные гнутой металлической проволокой, они оказались на широкой главной аллее, окруженной лавочками и обсаженной деревьями.
За воротами стояла будка КПП с задранным вверх шлагбаумом. На отдалении от аллеи виднелись двухэтажные коттеджи, всего три десятка.
Дома распределялись равномерно, не больше двух в одном месте. Их разделяли футбольные площадки, беседки, теннисные корты, клумбы.
Дойдя по аллее до конца, Сергей и Миша оказались на площади с каменным кругом пересохшего, заваленного подгнившими листьями фонтана. Деревьев здесь уже не было, только кустарник, за годы запустения не разросшийся, а усохший, похожий теперь на ограждение от пехоты.
От фонтана вела широкая асфальтированная полоса прогулочной зоны, напоминающая армейский плац. Асфальт потрескался — из дыр в нем вспучивались клочки травы, цветы и даже молодые тонкостволые деревца.
— При Союзе был профилакторий для работников машзавода. Потом завод накрылся, собственность пошла плясать. Передали на баланс местной власти за копейки, если не даром, вбухали кучу денег — все коттеджи постройки начала девяностых, только корпуса старые, — а потом, опять за рубль, продали родственнику мэра.
— Судя по виду, здесь с девяностых и не жили.
Винер улыбнулся и замялся, раздумывая, говорить Сергею или нет, затем указал тростью вперед, и заковылял следом за Крайневым.
— Я тебе еще не все показал.
Плац заканчивался раздваивающейся под острым углом дорогой — сверху она напоминала лежащую на земле серую латинскую V. Один ее конец вел к корпусу столовой, второй — к корпусу администрации. Это были два одинаковых четырехэтажных здания в форме прямоугольников.
В девяностых санаторий скакал от одного владельца к другому. Каждый новый хозяин пытался перезапустить бизнес, но попытки проваливались — народ не ехал, расходы на содержание превышали прибыль. Желающих арендовать площади вдали от дорог и городов тоже не нашлось, в итоге самым рентабельным оказалось держать «Зарю» закрытой. Последний владелец застрелился.
Сергей не мог отделаться от ощущения, что Винер чего-то недоговаривает, обходит по стеночке какую-то неудобную правду, замалчивает детали. И не только это настораживало Сергея.
Лагерь, и дома в нем, и корпуса производили впечатление заброшенных, но не разоренных. Сергей ожидал увидеть свалку, изрисованную граффити, со следами кострищ и туристских пьянок, а вместо этого попал в сонное царство. Все в домах, номерах и кабинетах, куда они входили, было густо покрыто пылью, свивавшейся вдоль плинтусов в пышные мохнатые косы; несколько раз, в полумраке, Сергей влезал лицом в липкую сеть паутины; коробился и загибался линолеум на полах номеров, рассохся паркет, но все окна были целы, мебель — нетронута, даже лампочки оставались в плафонах. Все, что могло проржаветь, было ржавым, рассохшиеся ставни отказывались открываться, но создавалось ощущение, будто кто-то оберегал это место от разорения. И как «Мария Целеста» шла по морским волнам пустая и нетронутая, так и «Заря» дрейфовала по десятилетиям, лишившись только жильцов.
