— Баню надо сделать, — неожиданно говорит Бабай. — Воды натаскать, нагреть, ребятишек помыть, и самим тоже… Головы брить надо, а то вши заведутся.
Хал осекается, непонимающе смотрит на Бабая, а Ник вдруг понимает: сам он, Никита Проскурин, и Хал, и Эн — все они воспринимают происходящее, несмотря на весь его невозможный ужас, всё же как приключение, страшное, жуткое, но приключение, а вот для Бабая это беда. Большая, настоящая беда. И он действительно решает вопросы по мере их поступления. Оружие, лигры, медведи — это все где-то далеко, а сейчас главное: еда, одежда. Не зря Бабай на второй же день собрал всех, кого смог и отправил потрошить ЦУМовские склады. Теперь пришла очередь гигиены.
Нику становится стыдно, но отступать он не любит и поэтому упрямо нагибает голову:
— Ну, ладно, профессор прав: лигры там, тайгоны эти, их мало. Может, сюда и не придут. А медведи? Волки? Собаки дикие?
— Не зови беду по имени, — сурово сверкает глазами Анна Петровна.
Ник разводит руками. Вновь наступает тишина. Общинники затихают, даже дети перестают переговариваться.
— Ого-го! — неожиданно гремит на весь Цирк чей-то сильный голос. — Встречай, Родина, героев!
— Семен с мужиками пришел! — обрадовано вскакивает с ящика Анна Петровна. — Вернулись!
Из прохода, ведущего на арену, выходят усталые, но донельзя довольные рыбаки. Они сгибаются под тяжестью мешков, многие дополнительно несут в руках вырезанные из ивовых ветвей куканы, унизанные рыбой. Топорщатся во все стороны антенны удочек и спиннингов, волочатся по полу мокрые капроновые сети.
— Уф! — тяжело выдыхает Семен, опускаясь возле Бабая прямо на пол. — Ну и рыбалка… С утра как закинули — так до темна и таскали. Рыбы там — во!
И он грязной ладонью рубит себя по красной от свежего загара шее.
Остальные рыбаки, подойдя, располагаются вокруг костра. У всех у них усталые, но счастливые глаза, лица, как и у Семена, сильно загорели. Анна Петровна уже суетится возле «кухни», поднимая свою поварскую команду.
— Кушать, мальчики? Мяса вам оставили, свининки…
— Да мы там, на реке… — вяло отзывается кто-то. — Рыбки пожарили.
— Попить бы горяченького и в люлю, — поддерживают его остальные.
— Докладываю. — Семен смотрит снизу вверх на Бабая. — Волга действительно вся ушла под правый берег, узкая стала. Течение сильное. Утром сразу две сетки поставили — вечером еле вытащили — потом поднялись выше по течению, малька наловили в заводи для живца. Резинки закинули, спиннинги — и пошло! Судаки — по три килограмма, жерех метровый, стерлядь берет, сом, щука, окунь, горбатый, под кило. Вот это рыбалка, я понимаю!
— Я всю жизнь рыбалю, но никогда такого не видел, — поддерживает своего бригадира один из рыбаков.
— Ух ты! — восхщается Ник, сам неравнодушный к рыбалке. — Здорово!
— Алла берса[16], — спокойно говорит Бабай. — Анна Петровна, собери женщин — всю рыбу выпотрошить, присолить и на продув развесить. Завтра тузлук[17] сварим, в бочки положим.
Снежана и Фания разносят разомлевшим у костра рыбакам чай. Ник придвигается вплотную к Бабаю, тихо спрашивает:
— Ну, а всё же — на счет оружия? Звери ведь… тигрольвы, мед shy;веди…
Бабай упирается короткими руками в колени, с кряхтением поднимается со стула и говорит, ни на кого не глядя:
— Зоопарк потом смотреть будем. Сейчас людей кормить надо. Мыть надо. Завтра будем много рыбы ловить. Солить, коптить, вялить. Все пойдут. А вы, — он поворачивает голову к Нику, Эн и Халу, — соль поищите. Много соли — в запас. Всё, спать давайте. Ночь уже.
По Цирку плывет сладковатый запах свежей рыбы — это мобилизованные Анной Петровной женщины дружно берутся за работу. Вытряхивая из полиэтиленовых пакетов рыбу, они взрезают тугие животы, вычищая внутренности. Анна Петровна лично солит каждую — чтобы не испортилась до завтрашнего дня — и развешивает на натянутый поперек служебного прохода трос.
— Ой, батюшки, она живая! — заполошно взвизгивает кто-то.
Слышится мокрое хлопанье рыбьего хвоста о пакет, женский смех.
Рыбаки, допивая на ходу смородиновый чай, расходятся с арены. Их окликают, спрашивают подробности, но у мужиков совсем не осталось сил.
На ночлег общинники устраиваются на уцелевших креслах, в проходах, на полу, на ступеньках — кто где. Верхние ярусы амфитеатра, скрытые мраком, остаются пустыми: никто не хочет удаляться от костра. Люди инстинктивно чувствуют в огне защитника.
— Это генетическая память, — вздыхает Аркадий Иванович, устраиваясь рядом с ребятами. — В каждом из нас живет пещерный предок. Шелуха цивилизации слетела — и вот вам, пожалуйста, кроманьонцы пробудились. Цирк — это наша общая большая пещера. Огонь греет, огонь отпугивает зверей. Огонь — божество.
— И все-таки надо добывать оружие! — не слушая профессора, горячо говорит вполголоса Ник. — Допустим, звери сюда не пойдут. А люди? Мы же видели мертвого. Его убили! И убили не звери! Голову отрезали… Ну, вы-то понимаете, что без оружия нам…
— …капец, — заканчивает за него Хал.
Эн нервно хихикает. Аркадий Иванович снова вздыхает.
— Молодые люди, я понимаю и, поверьте, разделяю вашу тревогу. Но и вы поймите нас, старшее поколение… Голод — это ужасно. Угроза голода стократ страшнее всех прочих вызовов, что бросает нам дивный новый мир.
Когда все ложатся, Хал приподнимает голову и шепотом спрашивает:
— Эта… А нафига вы новый мир дивным назвали?
— Была такая книга, — тоже шепотом отвечает Аркадий Иванович. — Написал ее английский писатель Олдос Леонард Хаксли. Называлась она «О дивный новый мир».
— Там про нас, что ли?
— Отчасти, молодой человек. В том смысле, что Хаксли описал антиутопическое устройство будущего.
— А-а-а… — разочаровано тянет Хал. — Фигня, короче, блин.
— Эй, давай спать уже! — недовольно бурчит Эн, переворачиваясь с боку на бок.
Хал хочет огрызнуться, но тут в проеме главного входа возникает силуэт одного из сторожей. Громко топая, он выбегает на арену и останавливается возле дремлющего у центрального костра на лежанке Бабая. Женщины, чистящие рыбу возле «кухни», недовольно отвлекаются от работы.
— Атас! — Хал вскакивает, напряженно вслушиваясь. — Чё-то случилось, блин. Зуб даю!
Ник тоже поднимается, на всякий случай подтянув к себе ржавую арматурину. Эн демонстративно отворачивается — она хочет спать.
Сторож — им оказывается кучерявый малый Жора по прозвищу Домовой — тычет пальцем в сторону выхода и что-то втолковывает Бабаю про какие-то песни.
