Сделав несколько глотков, Леонид поставил чашку на стол (или мимо? он не обратил внимания), укрыл Лайму пледом и присел на край дивана. Он слышал, как трезвонил мобильник на два голоса. Показалось ему, или он на самом деле встал и выключил свет? Наверно, показалось, потому что вместо теплого желтого комнату залил, опускаясь сверху, тяжелый белый свет, плотный, как молоко. Леонид подумал, что такой цветностью обладают звезды класса А, чуть ближе к В, это была его последняя связная мысль, а бессвязных он не запомнил, погрузившись в белое ничто.
Проснулся он на диване, под головой была цветная подушка, тонко пахнувшая духами, ноги были укрыты пледом, похожим теперь на распластанного тигренка, за окном вяло потягивался серый сумрак. Леонид опустил ноги на пол и обнаружил, что спал в носках, – наверно, Лайма сняла с него туфли и отнесла в прихожую. Не было и самой Лаймы. На кухне шипел чайник, Леонид услышал и другие звуки – шелест воды, тихое журчание. Шлепая по холодному полу, Леонид вышел в прихожую и обнаружил свои туфли рядом с тапочками, которые надел и пошел на кухню, где недовольно бормотал закипевший чайник.
Из коридорчика вышла Лайма в широком халате с огромными набивными цветами. Полотенце на ее голове напоминало персидский тюрбан, а может, это был тюрбан, напоминавший полотенце?
– Проснулся? – улыбнулась Лайма.
– Извини, – пробормотал Леонид. – Я не нашел сахара, а горький кофе действует на меня, как снотворное.
– Странно! – удивилась Лайма. – Пойди, умойся, там и зубная щетка есть.
Она смутилась и отвела взгляд – Леонид понял, что зубная щетка принадлежала Тому. Мысль была неприятна, и в ванной Леонид не стал ничего трогать – ополоснул лицо холодной водой, пригладил руками волосы перед зеркалом и вернулся на кухню.
Лайма сидела за столиком и показала Леониду на стул рядом с собой. Он сел, чувствуя себя то ли лишним, то ли незваным, скорее – неприкаянным.
– Я налила тебе чаю, – улыбнулась Лайма. – Не хочу, чтобы ты опять заснул.
Изумительный оказался чай, крепко и правильно заваренный, настоящий утренний английский. Лайма точно угадала его желание… как она смогла?
– Да, – кивнула Лайма в ответ на молчаливый вопрос. – Я вспомнила, какой чай ты любишь. Мы были знакомы с тобой прежде. Мы были… Почему ты сразу не сказал?
– Мы… – Он не должен был прерывать Лайму ни единым словом, даже ненавязчивой мыслью, которая могла бы отразиться на его лице.
– Ты должен был мне напомнить, Лео, – недовольно сказала Лайма. – Хотя… Может, ты прав, что не напомнил. Я тогда повела себя не очень учтиво, но мы были с Томом, а ты с той женщиной. Ты ее не представил, и я не знаю… Твоя жена?
– Жена, – повторил Леонид, пытаясь сообразить, какой ответ окажется подходящим. Назвать имя? А если Лайма вспомнила другое? На ком он женат в той вселенной, которая сейчас пробуждалась в памяти Лаймы?
– Жена, – с иронией повторила Лайма. – У меня сложилось впечатление, что ты уже тогда с ней не ладил.
– Э-э… ты проницательна, – пробормотал Леонид, отводя взгляд.
– Странно ты на меня посмотрел, – сообщила Лайма. – Пей, Лео, чай остынет.
– Да-да.
– Ты посмотрел, – продолжала Лайма, – будто хотел сказать: «Почему ты с ним, а не со мной?». Так откровенно… Даже Том понял – когда мы отошли, он сжал мне локоть и спросил: «Давно ты его знаешь?». Я сказала: «Первый раз вижу». Том не поверил. В тот вечер ты всякий раз смотрел в мою сторону, когда мы оказывались недалеко друг от друга.
– Вот как? – вяло сказал Леонид. Множество вопросов вертелось на его языке, и ни одного он не мог задать, не разорвав тонкую нить памяти, натянувшуюся в мозгу Лаймы.
– А потом, – все же решился он, – мы виделись?
– Ты спрашиваешь? – удивилась Лайма. – Я забываю, со мной случается, порой не помню, что происходило вчера, а события детства вдруг всплывают в памяти, вспоминаю, как мама помыла меня и начала обтирать полотенцем, а я дрожу от холода, потому что мама решила меня закаливать и обливала ледяной водой из таирадского источника… тебе это не интересно? Ты хочешь сказать, что забыл, как мы…
– Я не забыл, – пробормотал Леонид.
Он ступал по поверхности памяти, как по тонкому льду только что замерзшей реки: одно неверное движение, провалишься и в ледяной воде прошлого утонешь, не в силах ни вспомнить, ни отречься от воспоминаний, которые утонут вместе с тобой.
«Если она не расскажет, – думал Леонид, – я не буду знать, как вести себя дальше».
– Наваждение, – сказала Лайма.
– Все было хорошо, – слова вырвались непроизвольно, но сказанного не вернуть, и Леонид продолжил, не понимая, что говорит, отдавшись интуиции; которой всегда доверял в вопросах науки и никогда – в житейских. – Все было хорошо и правильно, напрасно ты думаешь, что поступила не так, как должна была.
Лайма кивала, не поднимая взгляда.
– Я люблю тебя, Лайма, – будто со стороны услышал себя Леонид и, не сумев затормозить, добавил: – Я всегда тебя любил. С первой встречи.
Для него «первая встреча» была вчера, в библиотеке обсерватории Кека. Он увидел женщину за компьютером, и сладкая печаль, возникшая сразу и неотвратимо, заставила его остановиться и долго смотреть, как Лайма перелистывала страницы лежавшей перед ней рукописи, как переводила взгляд на экран, что-то с чем-то сравнивая и нажатием клавиши отмечая необходимые места. Он стоял, смотрел и знал, что не скажет этой женщине о своем чувстве, о том, что никогда прежде не испытывал такой нежности, жалости, острого желания и еще каких-то душевных нюансов, которые сам себе не мог объяснить.
– Я знаю, – сказала Лайма.
Они потянулись друг к другу. «Какая она худенькая», – подумал Леонид, обняв Лайму, неловко поцеловав в шею и испугавшись своей настойчивости.
– Еще, – сказала Лайма. Или это был внутренний голос?
Мысли спутались. Он целовал подбородок, щеки, стараясь не касаться губ, потому что Лайма говорила… что? Он не сразу стал понимать.
– Том был с ней в отеле… – Звуки плыли невидимыми волнами, Леонид различал хорошо если каждое третье слово. Может, говорила другая Лайма, та, что в мире, где Том…
– Ты не… я потом была как… а с тобой… извини, что… – плававший в воздухе источник звука постепенно сконцентрировался, вобрав в себя звучавший ниоткуда голос.
– Ты пришел… сподвигло… поколений… – И еще какое-то слово прозвучало, совсем непонятное, может, из гавайского языка, может, из другого, которого Леонид не знал.
На секунду голос затих, и Леонид воспользовался паузой, чтобы поцеловать Лайму в губы, ее волосы щекотали ему лоб и уши, это было так замечательно, что мысли пропали и не вернулись, даже когда Лайма легким, но твердым движением оттолкнула его и, мимолетно проведя ладонью по щеке, оперлась о столешницу обеими руками.
