Я отправился в гостиницу, мой здешний дам, позвонил Клэр. К телефону никто не подходил. "Может быть, она дежурит", – подумал я. В ординаторской парка дежурила Элен Браун.
– Вы ничего не знаете, Язевель? Мисс Парфен уволилась.
– Она не говорила, куда едет?
– Нет. Только просила передать какую-то странную фразу: "Джо показал себя с лучшей стороны".
Я положил трубку. Как она сказала тогда: "Ты будешь меня ненавидеть, Язевель, но помни, я не притворялась"? Мы не рассчитали своих сил. Я заигрывал с нею в надежде на лёгкую интрижку, она была любезна по обязанности. Любовь оказалась сильнее игры. Вот этого они не могли допустить. Я знал, что мы уже не встретимся с Клэр.
С завода "Хоук кэмиклз" меня вызвали вечером, лил дождь, посадка задерживалась – мы стояли на бетонке под ливнем. Болела голова, знобило. Я, видимо, простыл.
Я принял аспирин и лёг. Спал очень плохо, во сне видел себя на больничной койке, а Тиллоу выслушивал меня и, поджимая губы, говорил:
– Врач, к сожалению, не испытывает болей пациента. Мы отсекаем у вас проявление сентиментов, но я не гарантирую вам абсолютного избавления от чувств.
Зачем я здесь? Эта страна – за тысячи миль от нашей…
Привезли пленных. Пойду принимать.
…Мы принимали пленных. Каждую ночь приходит вертолет, и Танарат зовёт меня:
– Доктор, прилетели.
Ночью он надевает длинные брюки и гамаши и ждёт меня под окном, похлопывая стеком по гамаше.
Мы проходим всю миссию и останавливаемся у реки – другой посадочной площадки нет. Из вертолётов выталкивают пленных: молодых парней в трусиках, с руками, связанными за спиной телефонным проводом. Иногда на одном-другом есть рубашка, порванная, в крови.
Сегодня они все были выпачканы кровью. Я сказал лётчику:
– Я говорил вам, мне нужны здоровые, совсем здоровые, в этом весь смысл. Побои ослабляют организм.
Лётчик покрутил головой:
– Это партизанская война, доктор! Скажите спасибо, что их не прикончили на месте.
– Вы бьёте их при погрузке!
Танарат стеком пересчитывал партию.
– Не стоит волноваться, док. Они сделали бы с нами то же.
– Проклятая работа! – сказал лётчик. – Живёшь совиной жизнью, я уже засыпаю, как увижу солнце. Хотите рому? У нас один парень летал в Гонконг… – Он вынул из кармана плоскую бутылку и протянул Танарату.
– Один глоток, – предупредил майор. Он выпил свой глоток и вернул бутылку, и тогда лётчик протянул её сержанту. Сержант запрокинул голову и пил, а пленные не отрывали глаз от питья. Им не давали ничего с того момента, как отобрали для доставки в миссию, чтобы они не нагадили в вертолёте.
Сержант выпил ром и бросил бутылку, и она угодила в пленного. Наверно, парень просто промахнулся, но пленный вырвался из ряда и ударил сержанта головой в живот. Сержат пошатнулся, а конвойный солдат подскочил к пленному и выстрелил в него в упор. Это был первый случай, когда пленный бросался на охрану, никто к этому не был готов.
Он упал на песок, а кровь всё била, и тогда Танарат ударил солдата стеком по лицу, и все мы почувствовали что-то вроде облегчения, как будто смыли с себя часть вины. Танарат приказал увести колонну. Когда пленные проходили мимо нас, лётчик и майор отвели глаза. Я продолжал смотреть на этих шестерых, которые завтра станут ничем, буду я или перестану быть: отсюда им не выйти, чтобы на грядущем суде не было свидетелей.
Я услыхал, как лётчик сказал Танарату:
– Вот нервы!
И тут появился Дрю. Он запыхался и ещё издали кричал:
– Кто стрелял? В миссии запрещено стрелять!
– Это была ошибка, – сказал Танарат. – Я прикажу выпороть виновного.
– Убитого надо похоронить, – потребовал Дрю. – Пусть его внесут в церковь. Он мог быть христианином.
Официально Дрю ничего не знает о секретах Си-2; за все её дела я один отвечаю перед господом и государством, но я не пошёл отпевать пленного: боялся, что спрошу, почему они не служат панихиды по всем остальным.
СТРАНИЦА ДЛЯ КЛЭР
Ты приходишь ко мне, ведёшь за руки детей, которых у нас не будет.
– Ты меня ненавидишь, Язевель?
– Я молюсь за тебя.
– Но ты меня любил?
– Я проклинаю тех, кто уничтожил мою любовь.
Я чувствую твои руки на моих висках, тёплые руки, которые хотят пеленать, водить по тетрадкам маленькие пальцы и гладить детские волосы.
– Я была искренней, когда звала тебя с собою.
– Что это меняет? У нас один хозяин, но его не устраивало, чтобы мы шли одной дорогой.
– Ты убиваешь себя, потому что убивал других?
– Я не могу тебе сказать "поэтому" и не могу сказать "не потому". Я довершаю то, что позволил сделать с собою другим. Они прикончили во мне человека, которым я мог быть. Я уничтожаю того, который нужен им.
– Ты не забыл, как монах поджигал себя?
– Я принял Сонарол в тот день, когда солдат наступил на змею. Они пронесли его мимо меня, и фельдфебель начал выдавливать из раны кровь. Я думал, что они пронесли его впопыхах, в растерянности, но Танарат остановил меня:
– Не ходите к ним, док.
– Но он умрёт!
– Все умрут.
Я думал, что он меня не понял.
– Солдат умрёт очень скоро.
Танарат вежливо улыбался.
– Вы, белые, вырождающаяся раса. Вы слишком цепляетесь за жизнь и боитесь смерти, словно чего-то неестественного. Вы управляете миром, потому что у вас лучшая техника, но другие учатся, и когда они перегонят вас, вы станете рабами и увидите, как просто жить, когда принимаешь смерть так, как жизнь. Отсюда никто не уйдёт живым – ни пленные, ни остальные.
Я не был слишком ошарашен. Что-то подобное уже давно казалось мне естественным. Сонарол был, как знаменитый Фиолетовый бриллиант: все, кто владел им, кто прикасался к нему, умирали.
– Спасибо, майор. Я постараюсь принять неизбежное не как белый.
Танарат убрал улыбку.
– Вы всегда останетесь белым. Умирать будут пешки. Мы стоим слишком дорого, чтобы так быстро заменить нас другими. Ваша жизнь строго охраняется, разумеется, до той поры, пока вы заслуживаете.
Он поклонился и ушёл распорядиться насчёт погребения солдата.
Мне стало легче на душе. Теперь я знал, что я сильнее их, тех, кто послал меня сюда, кто пустил Ханта на поиски дешёвых душ, и кто направляет за ними всё новых вербовщиков. Они всё время сужали кольцо вокруг Сонарола. Теперь оно срабатывало против них. Я был единственным, кто владел тайной: сам препарат – не в счёт, секрет в методике владения, в дозировке. Они убрали Эмериха, Сид отомстил им – полковник скрежетал зубами от ярости, когда выяснилось, что, кроме бумаг, прочитанных нами в кабинете Линдмана, о Сонароле ничего не сохранилось.
