– Клара Семеновна, вы не забыли, что у нас заседание? – спросил майор, косясь на задранные полы плащей.
– Ну как можно, Игорь Сергеевич! Обязательно приду.
– И захватите бумагу и авторучку. Я попрошу вас вести протокол.
– Да-да, конечно! Конечно! – торопливо отвечала Клара.
– А Валентин Борисович дома? – спросил Рыскаль.
– Да… То есть нет. Он занят… – смешалась Клара.
– Простите, мне необходимо с ним поговорить, – решительно сказал майор и шагнул к двери, ведущей в спальню.
Клара дернулась, пытаясь загородить дорогу, но сразу же обмякла, отступила.
– Он там… Я к этому не причастна, Игорь Сергеевич, поймите меня… – жалобно прошептала она.
Майор распахнул дверь.
В центре комнаты, на ковре, поджав под себя по-турецки ноги и положив ладони на колени, сидели трое – Валентин Борисович Завадовский, баснописец Бурлыко и Инесса Ауриня. Они сидели лицом друг к другу, причем их фигуры обозначали вершины равностороннего треугольника. Мужчины были раздеты до пояса, на Инессе была легкая свободная накидка, волосы свободно падали на плечи. Все трое сидели с прикрытыми глазами, совершенно неподвижно.
Все мелкие и крупные предметы, что находились в комнате, – трельяж с пуфиком, шкаф-стенка с телевизором, два кресла, журнальный столик и огромная двуспальная кровать – висели под потолком, упираясь в него и слегка вибрируя. Майор поневоле отшатнулся. Слишком нелеп был вид этой комнаты с тремя неподвижными фигурами на пустом полу и колыхающимися над ними предметами спального гарнитура.
– Валентин Борисович! – решившись, позвал Рыскаль.
Кооператор и бровью не повел, зато Инесса вздрогнула и покосилась на Рыскаля, открыв глаза. И сразу же угол двуспальной кровати угрожающе накренился, и она стала медленно, но неотвратимо сползать вниз, словно катилась по наклонной горке.
– Держать! Держать! – прошипел Завадовский, не размыкая век.
Инесса зажмурилась и, собрав волю в кулак, восстановила положение кровати.
– Опускаем! Осторожнее! – скомандовал Завадовский.
Мебель медленно поехала вниз, однако присутствие майора явно мешало экспериментаторам, поэтому вещи приземлились вразнобой, с перекосами и грохотом. На журнальный столик не хватило внимания, и он буквально упал на пол, сломав тонкую ножку.
Клара в ужасе прикрыла лицо руками.
Завадовский наконец открыл глаза, расслабился.
– В чем дело, Игорь Сергеевич? – тихо и недовольно спросил он с видом крайней усталости.
– Нет, я ничего… – смутился майор. – Но народ жалуется.
– Ах, народ? – покачал головой Завадовский. – А вы его полномочный представитель?
Он не спеша поднялся на ноги и облачился в халат. Его ассистенты сменили позы и занялись дыхательными упражнениями.
– Знаете, Валентин Борисович, – Рыскаль старался говорить доброжелательно, – по мне вы тут хоть на голове ходите. Но людей беспокоить нельзя. У них тарелки в шкафах летают.
– Побочные эффекты, – пожал плечами Завадовский.
– Зачем это вам? Не понимаю я такого хобби.
– Это не хобби, Игорь Сергеевич. Если хотите, это общественный долг, – несколько напыщенно произнес Завадовский.
– Не понял… – насторожился майор.
– У вас свои методы, а у нас – свои. Мы тоже хотим помочь кооперативу. И поможем, будьте покойны! К Новому году наш дом будет на старом месте, – сказал кооператор.
– Да вы что, рехнулись! – вскричал Рыскаль. – Мы тут такую работу провели! И опять все рвать? Мы вам запретим!
– Не имеете права, – подала реплику Инесса.
– А вот это мы посмотрим – имеем право или нет, – обозлился Рыскаль. – Я вас предупредил, товарищи.
– О'кей, – сказал Бурлыко, явно издеваясь.
Рыскаль покинул квартиру с тяжелым сердцем. А ну как опять придется перелетать? Что скажут в Управлении?.. Впрочем, что ему теперь Управление? Душа болит, это гораздо важнее.
Вот уже неделя прошла, как Игорь Сергеевич Рыскаль подал рапорт, в котором просил начальство освободить его от обязанностей коменданта кооперативного дома на Безымянной улице и уволить из органов милиции в связи с достижением им пенсионного возраста. Рапорт был подписан, хотя и без удовольствия. В разговоре с начальством Рыскаль выразил убеждение, что такая мера, как назначение Управлением особого коменданта на данный объект, более не является необходимой. В кооперативе существует крепкое Правление, организован семейно-подростковый клуб, начала действовать добровольная народная дружина, работает литературное объединение. Доводы веские, что и говорить, поэтому начальство решило: быть по сему. Игорю Сергеевичу задали лишь один вопрос личного свойства:
– Вы сами собираетесь переезжать из дома, Игорь Сергеевич?
– Нет, – ответил Рыскаль.
В этом его ответе и крылась разгадка внезапного и, как многим показалось в Управлении, поспешного решения Игоря Сергеевича. Связывали рапорт с обидой, усталостью, бессилием, неудобствами жилья – только не с тем, что руководило Рыскалем на самом деле. А руководило им искреннее и хорошо обдуманное желание дать кооперативу гражданское правление, избавить от опеки со стороны органов милиции. После длительных раздумий Игорь Сергеевич пришел к выводу, что этот шаг на пути преобразования вверенного ему объекта в дом коммунистического быта является совершенно необходимым.
Рыскаль понял, что кооперативу надо предоставить самоуправление на демократической основе, тогда, может статься, исчезнут те зловещие явления злоупотреблений, пассивности и прямого хулиганства, что обнаружились в нем за последние полтора месяца. И он решил пожертвовать своей должностью и окладом, постановив, однако, что останется членом кооператива и будет бороться за коммунистический быт.
Прошедшие несколько месяцев основательно изменили взгляды майора на руководимых им граждан и вообще на способы руководства, когда имеешь дело с коллективом. Если раньше сограждане, шествующие куда-нибудь плотной толпою – будь то футбольное состязание или похороны популярного артиста, – воспринимались как безликая масса, сплошной поток, к которому можно было применять законы физики для жидкостей и газов, то теперь каждый член кооператива, шагающий под его руководством к здоровому быту, имел свое лицо и характер, требовал индивидуального внимания.
Майор обнаружил, что излюбленные им когда-то заграждения, барьеры, турникеты и указательные знаки, которые исправно работали применительно к толпе, в кооперативе потеряли свою действенность, порождая лишь пассивность и безволие. На первых порах еще куда ни шло: четкие приказы майора, военная дисциплина и твердость решений помогли преодолеть ужасные последствия перелета, но лишь только кооператоры получили мало-мальски сносные условия для житья, как тут же расползлись по своим квартирам, стали уклоняться от постановлений, игнорировать приказы, а сам майор Рыскаль превратился в постоянную мишень для анекдотов и шуток не совсем приятного свойства.
