Кут не сомневался, что это был тот самый зверь из диких лесов, которого пытался описать Деклан, тот самый пожиратель детей. Мог ли догадываться Деклан, когда восхвалял этого монстра, какую власть тот возымеет над его воображением? Неужели он еще тогда знал, что если зверь придет по его следу, то он опустится перед ним на колени, назовет его Господином (еще до Христа, до цивилизации, как он выразился), позволит ему облегчить свой мочевой пузырь прямо на него и при этом будет улыбаться?
Да, о да.
А потому пусть он наслаждается своим долгожданным счастьем. «Не рискуй шеей ради него, — подумал Кут, — он получил то, что хотел». Священник начал очень медленно пятиться к ризнице, не отводя глаз от сцены падения, происходившей на его глазах. Крещение мочой окончилось, когда иссякла струя, но у Деклана в сложенных ладонях еще осталось какое-то количество жидкости. Он поднес их ко рту и выпил.
Кут не сдержался, отрыгнул. На мгновение он прикрыл веки, чтобы не видеть омерзительного зрелища, но потом открыл их снова и понял, что голова в тени повернулась и смотрит на него горящими из темноты глазами.
— Христос Всемогущий!
Оно увидело его. На этот раз точно, оно увидело его. Оно зарычало, открыв жуткую пасть, и от этого голова чудовища словно разделилась пополам.
— Боже мой!
А оно уже метнулось к нему с резвостью антилопы, оставив своего обмякшего прислужника под деревом. Кут повернулся, побежал, побежал так, как не бегал долгие-долгие годы, перескакивая одним махом через могилы. Ему оставалось преодолеть всего несколько ярдов, а там уже дверь, хоть какая-то надежда. Возможно, недолго, но у него будет время подумать, найти какое-нибудь оружие. Беги, старый придурок. Беги, ради Христа. Осталось четыре ярда.
Беги.
Дверь открыта.
Почти добежал, остался последний ярд…
Он пересек порог и резко развернулся, чтобы захлопнуть дверь перед преследователем. Но не тут-то было! Кровавая Башка успел сунуть в проем ручищу толщиной с три обычных руки и принялся хватать пустоту, стараясь нащупать Кута. Окрестности огласил беспощадный рев.
Кут навалился всем телом на дубовую дверь. Железный край створки впился в предплечье монстра, и рев сменился воем, в котором смешались злоба и бешенство. Шум, учиненный чудовищем, прокатился по всей деревушке.
Он достиг северной дороги, где в это время собирали останки Гиссинга и его водителя и паковали в пластиковые мешки. Его эхо раздалось у ледяных стен морга, где уже начали разлагаться тела Денни и Гвен Николсонов. Его услышали в каждой спальне деревушки Зил, где лежали, обнявшись, пары, чувствуя, как немеют руки; где старики, не сомкнувшие глаз, разглядывали трещины на потолке; где детям снилась материнская утроба, а младенцы жалели, что покинули ее. Шум не прекращался ни на секунду, пока Кровавая Башка бился в дверь.
От этого воя у Кута закружилась голова. Он принялся лепетать молитвы, но такая нужная ему в эту секунду поддержка свыше никак не ощущалась. Силы священника начали иссякать. Великан с каждой секундой все шире открывал дверь, дюйм за дюймом. Ноги Кута скользили по хорошо натертому полу, мускулы дрожали, уступая напору. Это была борьба, в которой он никак не мог победить. Ему ли мериться силой с таким зверюгой? Если он хотел дожить до утра, требовалась какая-то хитрость.
Кут приналег на дверь и принялся лихорадочно озираться в поисках орудия. Это дикое существо не должно войти, не должно возыметь над ним силу. В ноздри священнику ударил острый запах. На секунду перед его мысленным взором предстала картина: он, обнаженный, опускается на колени перед великаном и в его голову ударяет струя мочи. Тут же последовали другие сцены извращения. Священнику оставалось только одно — не пустить в ризницу чудовище, внушавшее ему подобные гадости. Оно проникало своим сознанием к нему в мозг, наполняя его мерзостью, вытесняя собственные воспоминания священника, выпуская на волю давно похороненные мысли. Наверное, монстр потребует поклонения, как любое другое божество. И наверное, его требования будут просты и осуществимы. И лишены неоднозначности, в отличие от требований Всевышнего, которому он до сих пор служил. Соблазнительная мысль: полностью сдаться определенности, что бьется сейчас по ту сторону двери, просто лечь ничком на пол, и пусть себе делает с ним что хочет.
Кровавая Башка. Это прозвище молотом стучало у него в голове: Кровавая. Башка.
С отчаянием понимая, что его хрупкая психика вот-вот не выдержит, священник перевел взгляд на вешалку слева от двери.
Кровавая. Башка. Кровавая. Башка. Звучало как набат. Кровавая. Башка. Кровавая. Башка. Он представлял себе голову, с которой содрали кожу, лишив всякой защиты, и эта голова готова была треснуть. Неизвестно, то ли это была боль, то ли удовольствие. Но так легко выяснить…
Чудовище почти овладело им, священник понимал: сейчас или никогда. Он отвел одну руку от двери и потянулся к стойке за тростью. Не любой, а определенной. Он называл ее походной. Полтора ярда обструганного ясеня, пружинистого и прочного. Пальцы обхватили дерево.
Кровавая Башка воспользовался моментом, почувствовав, что сопротивление слегка ослабло, и просунул руку дальше, не обращая внимания, что косяк обдирает кожу. Стальная лапища вцепилась в пиджак священника.
Кут поднял ясеневую трость и ударил монстра по локтю, где кость ближе всего подходила к коже. Орудие тут же раскололось от удара, но свое дело сделало. По ту сторону двери вновь поднялся вой, и Кровавая Башка быстро убрал руку. Как только из проема выскользнули пальцы, Кут захлопнул дверь и запер на все замки. Наступила короткая передышка, всего несколько секунд, после чего атака на дверь возобновилась с удвоенной силой. Дерево стонало, петли начали гнуться. Пройдет немного времени, совсем немного, и чудовище добьется своего. Теперь к его силе добавилась и ярость.
Кут пересек переднюю и снял телефонную трубку. Полиция, сказал он сам себе и начал набирать номер. Сколько пройдет времени, прежде чем оно смекнет, что к чему, оставит дверь и перейдет к окну? Окна были освинцованные, но это не послужит для чудовища серьезным препятствием. У священника оставалось в запасе самое большее несколько минут, скорее всего секунд, в зависимости от умственных способностей твари.
В мозгу священника, освободившегося от оков Кровавой Башки, звучал нестройный хор молитв и просьб. «Если я умру, — невольно подумал он, — то наградят ли меня на небесах за такую зверскую смерть, на которую никак не мог рассчитывать обыкновенный деревенский викарий? Предусмотрена ли в раю компенсация за то, что тебе выпустили кишки в вестибюле собственной ризницы?»
