Геннадий Марченко - Музыкант (дилогия)

Во время одной из таких бесед рукав его кофты задрался, и я разглядел на его запястье татуировку в форме якоря. Тут же сделал вывод, что старик в прошлом был моряком.

– Ты прав, сынок, – подтвердил Олдридж мои подозрения. – Во Вторую Мировую я водил арктические конвои с шотландской базы Loch Ewe в Архангельск, был штурманом на крейсере «Шеффилд».

Как выяснилось дальше, эта чайная лавка изначально принадлежала деду, а после и отцу Джонатана, и все они надеялись, что Олдридж-младший вольется в семейный бизнес. Но тот предпочел стезю моряка. Еще до войны он несколько раз пересекал экватор, а когда началась Вторая Мировая – ему уже было за сорок, и он пошел штурманом на судно арктического конвоя. Не раз их конвой попадал в передряги, нередко «Шеффилд» до порта назначения доходил с пробоинами в корпусе, но от затопления Бог миловал. В Архангельске Джонатан выучил несколько крепких словечек на русском, успел влюбиться в машинистку портового крана по имени Маша, искал ее после войны, но оказалось, что она вышла замуж и уехала в далекий Казахстан.

В итоге, закончив свою флотскую одиссею, он все же сменил только что почившего отца за прилавком чайной лавки. Мать ушла из жизни еще раньше. Женой Олдридж так и не обзавелся, поэтому чайный бизнес, как он говорил, придется завещать двоюродному племяннику, который вообще живет в Ковентри и работает офисным клерком.

– Вот я и думаю; продаст он мою лавку, – вздыхал старик в свои седые усы. – И наступит тогда конец семейному бизнесу Олдриджей. Я-то уже свыкся с «Aldridge tea», жаль, если связи с поставщиками и отношения с клиентами, отлаженные годами, пойдут прахом. У меня и пара комнатушек здесь, этажом выше, остались от родителей, у которых я был единственным сыном. Это не только лавка, но и мой дом…

Олдридж подливал себе и мне свежего чаю, пододвигал вазочку с печеньем и продолжал делиться наболевшим:

– И еще что обидно – наше правительство делает вид, будто нас – ветеранов Второй Мировой – вовсе не существует. Честно скажу, я завидую вашим ветеранам, знаю, как их чествуют, какое в Советском Союзе к ним уважение. Наши же правители про нас просто забыли…

Рассказы его разнообразием не отличались, но мне почему-то нравилось слушать его монотонную, успокаивающую речь. Вот так я, если выдавалась свободная минутка, сидел, дегустировал чай и слушал Олдриджа, и под его размеренное, гипнотическое бормотание не хотелось ни о чем думать. Как мало, однако, нужно человеку для счастья.

Какое же это свинство – играть 1-го января! Идиотская традиция английской лиги и ее боссов, без всякого уважения относящихся к празднующемуся на 1/6 части суши празднику. Так что в чем-то я понимал Валеру, который в ночь с 31-го на 1-е, будучи у меня в гостях, залудил стакан водки, закусив это дело свежесваренными пельменями со сметаной и маринованным огурчиком.

Где мы взяли водку и закуску? При желании в Лондоне можно найти практически все, что угодно. Даже основанный русскими эмигрантами магазинчик, где торгуют и водкой, и замороженными пельменями, и маринованными огурцами со сметаной. Причем посетителей хватает, оказывается, не только мы с Ворониным любители русской кухни. Жаль, раньше не знал о его существовании, иначе не преминул бы прикупить кое-что из предлагаемого ассортимента.

Что касается появления Воронина у меня в гостях, то по идее он мог бы встретить Новый год и дома. Ему, как и мне, выделили 1-комнатную квартиру, только в районе Чизик: хоть и не центр Лондона, но и не окраина. Учитывая, что завтра предстояла игра и вся команда, ударно отметив несколькими днями ранее Рождество, сейчас отсыпалась перед матчем, Воронин не находил себе места. В итоге позвонил мне утром 31-го декабря и предложил встретить праздник хотя бы вдвоем. Я был не против, но предупредил, что лягу спать не позднее часу ночи, потому как в 8 утра мы всей командой на поезде отправляемся в Блэкпул, где нам завтра в 18 часов по Гринвичу предстояло выйти на поле. Размерами Англия в три раза меньше Японии, по идее ее за сутки можно объехать на автомобиле, так что вот такие утренние вояжи на вечерние игры не считались какой-то редкостью.

Правда, обычно путешествовали на клубном автобусе, но в этот раз по указанию сверху присоединились к акции в поддержку английских железных дорог, решили доехать до места назначения поездом, благо, что на команду выделили отдельный комфортабельный вагон.

– Если останешься ночевать – могу попросить у соседки раскладушку, я видел, у нее есть точно, – сказал я Воронину.

Тот ответил, что останется, но хотелось бы поискать в Лондоне место, где можно купить водку и закуску. Такое место мне подсказал Джон «Гризли» Пэйтон, магазинчик находился как раз неподалеку от рынка, откуда он только недавно все-таки уволился. Туда мы заявились в первой половине 31 декабря. К счастью, Валера ограничился одной бутылкой «Столичной», из закуски взяли банку маринованных огурчиков, смахивающих размерами на корнишоны, баночку сметаны, кусок буженины и на горячее пачку пельменей «Сибирские» производства Московского ордена Ленина мясокомбината им. А. И. Микояна.

– Жаль, салат «Оливье» приготовить некому, – вздохнул Валера, когда мы уже рассчитывались на кассе.

– Почему это некому? Я могу приготовить!

Нет, а что вы думали, прожив шестьдесят годком с лишним, а какую-то часть из них холостяком, я не научился готовить самый популярный в СССР и России салат? Поэтому мы тут же докупили что надо, включая майонез «Советский Провансаль» от Первого жирового треста, и в 10 вечера я принялся мастерить «Оливье».

Кстати, над Лондоном еще с утра зарядил снег, а по пути мы умудрились прикупить в магазине рождественских товаров еще и небольшую искусственную елочку вместе с десятком елочных игрушек, так что сумели себе создать какое-никакое новогоднее настроение.

– Жаль, девок нет, да и «Голубой огонек» ваше ТиВи не показывает, – скривился Воронин, приготовившись поднять рюмку за наступление нового, 1966 года. – И по радио глава государства не поздравляет. Не по-людски живете.

– Ну, я вообще-то тут тоже не коренной житель, так что твои претензии в мой адрес необоснованны. Но тут я с тобой согласен – их католическое Рождество намного скучнее нашего Нового года. А что касается девок… Игра у нас завтра, не забыл?

Будильник поднял нас в половине седьмого утра. Учитывая, что я выпил всего пару стопок, а Воронин лишь на одну больше, после чего остаток водки заныкали и легли спать, встали мы в более-менее приличном виде. Но, выходя из дома, я все же сунул Валере пластинку «Wrigley» и, показывая пример, сам принялся перемалывать челюстями жевательную резинку, чтобы окончательно перебить запах ночного праздника.