Вселенная.... Представь, огромная Вселенная живет у нас в крови и движет нами. Мы – ее дети. Мы – любимые дети. Зеркало, в которое она смотрится...
Вселенная..., Вселенная не настоль безразлична и жестока, как может показаться оторвавшемуся от корней, забывшему об своих истоках в лоне цивилизованной среды. Наверное, нужно быть дикарем, что б услышать ее голос в сердце. Или страстно этого желать.
Вселенная не уничтожает жизнеспособного. Вселенная не губит жизнь. Кто-то видит только хаос, но это не так. Присмотрись.... Разве взрываются звезды, не исчерпавшие себя? Разве не уходит только то, что мешает дальнейшему развитию? Разве не любовь – основа жизни?"
– Не может быть, – проговорила девушка.
Офицер пожал плечами и отвернулся, глядя в угол, и улыбнулся, понимая, что не обязан отвечать на этот вопрос.
Лия услышала торопливые шаги, вздохнула, узнавая. В палатку быстрым шагом ворвался Ордо, привнеся запах табака, дыхание мороза поплыло над полом. Он быстро подошел к девушке, поймал ее руку, заставив подняться. Темные глаза отражали волнение, пальцы на ее руке слегка подрагивали.
– Ты, – проговорил он. В голосе отражались все оттенки эмоций – и радость, и негодование и любовь.
Он посмотрел в ее лицо, положил руку на плечо и прижал к себе. Лия тихонечко всхлипнула, понимая, что по щекам катятся слезы. Знакомый запах табака, что-то родное, доброе заставило растаять в душе корку отчуждения. Она посмотрела в черты его лица, отмечая усталость, новые морщинки, витки седины там, где их раньше не было, слегка улыбнулась, глядя в глаза, и тихо погладила его щеку.
Гресс тихонечко вздохнула, пытаясь скрыть волнение, которое заставляло ее желать простора, пространства, требуя движения, требуя выхода неистовой энергии, что бурлила в теле, заставляя быстрее бежать по венам кровь.
Она не хотела признаваться себе в том, что заставляло ее нервничать, едва не приплясывая на месте, но и лгать себе уже не могла.
Ордо. Его присутствие, ведь он был где-то рядом. Она слышала его голос, прогнавший усталость и дремотное состояние. И, услышав, потеряла покой. Ордо... сколько лет она лгала себе, доказывая, что он совершенно ей безразличен, что он – друг, добрый друг, которого приятно увидеть, приятно пообщаться, но не более того.
Она... приходилось признаться, что когда-то она была изрядной дурой. Вспомнив цветы, положенные его руками на ее окно, женщина вздохнула вновь. Это было так давно, совсем в другой жизни, в которой они оба были юны, и меж ними не было никаких преград. Разве что ее тяга к звездам, что заставляла забыть о всех земных радостях.
Но и тогда и потом она чувствовала, как замирает сердце, отзываясь на его приближение. И тогда и потом она чувствовала больше, чем дружбу, не позволяя себе признаться в том, что сразу, с первого дня знакомства, с первого взгляда в поразительные, полные искристого огня глаза, она была покорена, очарована, взята в плен.
Приходилось признаться, что, сидя около окна, глядя на океан, она тосковала по его голосу, его словам, его присутствию. Касаясь пальцами наград, которые так никому и не отдала, воскрешала в памяти прошлое, которое было, представляя иное настоящее, которое могло бы, у нее, быть.
Она его любила. Она не могла его разлюбить. Эта истина, открывшаяся ей внезапно, подобно удару молнии, выбивала почву из-под ног, заставляя желать смеяться и плакать.
Она не плакала, не смеялась, не в силах позволить себе и минуты слабости, но тот, железный стержень, который она закалила в своей душе, начинал потихонечку плавиться и таять, то ли от жегшего ее огня чувств, то ли оттого, что не был он настолько железным.
«Дали Небесные! – подумала она, чувствуя внезапно охватившую тело слабость, – что за безумие – эта любовь». И машинально поправила локон, постоянно падавший ей на лицо, прислонившись спиной к стене, слушала, как открывается дверь, слыша голоса солдат и его, любимый, голос.
Так хотелось броситься на шею, сказать ему все, что поднялось на поверхность в эти несколько минут, прошедших с того момента как осознала его, невозможно реальную близость. Но в ногах была ватная слабость.
Ордо вошел стремительной походкой, не дожидаясь, когда войдет конвоир. Рядом с ним Гресс увидела силуэт Лии. Мятежник встал около пленников, растеряно разглядывая их лица, его взгляд метался, перебегая с одного лица на другое, брови удивленно поднимались вверх, в пальцах застыла недокуренная сигарета. Потом он, молча, покачал головой, глядя, все еще не веря и удивленно, тихо опустился на табурет.
– Вы, – прошептал тихо, едва шевеля губами, – и все же это – вы.
Гресс молча кивнула, он посмотрел на нее, в глазах отразилось узнавание, он смотрел на нее, жадно оглядывая юное, ее, и все же чужое ей самой лицо. И улыбнулся он грустно, и понимающе.
– Кохилла? -слово, то ли с вопросом, а то ли с утверждением. Было трудно понять.
Женщина кивнула, разглядывая его лицо. Да, на его лице прибавилось морщин, но он был все еще строен и чуть нескладен. Даже годы власти не прибавили ему солидности и важности. Он все еще казался прост и доступен.
И, глядя на него, Гресс вдруг без слов и уверений поняла то, что должна была понять давно, – что и она ему небезразлична, что она ему дорога. Она увидела в это в отсветах огня, зажегших золотистые искры в его глазах, вернувших улыбке жизнерадостный огонь.
Ордо как-то тихо рассмеялся, своим собственным мыслям.
– Ну что ж, – произнесли его губы, – на Рэну я вас, конечно не звал. Но, ...милости прошу.
Гресс почувствовала, что кто-то поддерживает ее за локоть, деликатно, ненавязчиво, осторожно. Скосив, бросила взгляд, и узнала Рокшара, в этот момент осознав, что у самой в глазах, где-то близко, стоят слезы. Их туманная пленка мешала видеть ярко и отчетливо. Глубоко вздохнув, попыталась их отогнать, подумав, что новая юность принесла избытое сил, но и избыток эмоций.
К ней подошел Ордо.
– Рад вас видеть, Гресси, – проговорил так просто, словно их последняя встреча была не за горами, она кивнула.
Уступая его просьбе, вышла за ним на воздух, вдыхая его свежий, морозный смотрела на силуэты снежных вершин, видимых отчетливо и ярко, прописанные белым на сочной лазури неба.
– Как вы поживаете? – проговорил Аторис вновь. Она промолчала, не зная что сказать, что ответить.
– Вы презираете меня? – усмехнулся бунтовщик.
– Да вовсе нет, – ответила Гресс, невольно покраснев. – просто все так неожиданно, что я не знаю, что сказать.
Он слегка улыбнулся, посмотрел на окурок в своей руке и отбросил его в сторону. Помолчал, медленно идя в сторону от лагеря. Гресс невольно вспомнила последнюю встречу, тогда он казался менее взволнованным, но словно замороженным, как робот. Или только казалось?
