Каин, убивший Авеля, оказался дельным хозяином. Он быстро освоил землю и заселил ее обильным потомством. И своим детям он не раз говорил:
— Берегите, дети, этот мир, за который погиб ваш дядя! Такова амплитуда смеха — от невинной улыбки до разящего удара. Книга «Хвост павлина» завершается словами: «Когда у современника Диогена, еще более древнего философа Демокрита, спросили, как он понимает истину, он ответил коротко: «Я смеюсь».
Автор книги мог бы прибавить к словам: «Я фантазирую» еще два слова: «Я смеюсь». Фантазия и смех в этой книге неразлучны.
Ирония автора направлена не только против тех, кто стремится поставить себя над другими. Писатель смеется над натурами, одержимыми собою.
Вот нарцисс — ему не до женщин, он влюблен в самого себя. Любить кого-то другого — это для него слишком сложно. Пусть все будет просто: пускай каждый любит сам себя. Это — единственный вариант, доступный его пониманию («Нарцисс»).
Когда я прочитал эту миниатюру, я вспомнил, как однажды, будучи сотрудником одной литературной редакции, я пришел в дом известного поэта. Дожидаясь в холле, пока он выйдет, я увидел большой, чуть ли не в натуральную величину, бюст хозяина. А под «сводами» этого бюста я неожиданно разглядел крошечную фигурку Пушкина. Я понял — передо мной наглядное, предметное воплощение самооценки хозяина, его взглядов на самого себя.
Феликс Кривин весело смеется над теми, для кого только и свету, что в собственном окошечке.
«Даже первая скрипка, если она слушает только себя, — пишет он, — может испортить любую музыку» («Оркестр»).
Одни, говорит он в миниатюре «Душа человеческая», отдают душу работе, другие — женщине. Третьи, как это ни печально, отдают душу богу. Есть еще один разряд человека: он отдает душу самому себе. Наверное, он считает так: у себя душа в большей сохранности. А отдашь — потом ее ищи, свищи…
Так рождается вывод о «праве на недовольство»: «Только тот, кто недоволен собой, имеет право на все прочие недовольства».
Книга Феликса Кривина учит: будь самим собой, но не замыкайся в самом себе. Ты считаешь, что своя рубашка ближе к телу? Но почему ты вообразил, что твоя «рубашка» лучше, чем «рубашки» твоих окружающих, знакомых, коллег?
Нельзя, говорит Кривин, ограничиваться рамками самого себя. Надо уметь «выходить из себя». Печально, если человеку ничего кроме себя не надо. Такая самодостаточность ведет к внутреннему опустошению. Писатель внимательно прослеживает разные формы обезличенности, утраты своей индивидуальности. Одна обезличенность возникает, когда человек заболевает гипертрофией собственного «я». Другая, наоборот, когда он теряет свое «я», лишается собственного мнения, взгляда на мир.
Есть люди, похожие на эхо — они способны только пассивно откликаться на то, что слышат. Такому разряду людей посвящен символический рассказ «Эхо в лесу». Однажды, рассказывает автор, я поймал эхо в лесу. Стал с ним разговаривать, но, в сущности, это не было похоже на разговор: эхо лишь повторяло последние слова услышанной фразы. Смотрит рассказчик на эхо, а на нем лица нет. Вот к чему привела боязнь отсебятины. И кончается рассказ тем, что эхо начинает пробовать — сначала несмело, неуверенно — говорить не «повторами», а собственными словами.
Жить надо смело, говорит автор книги «Хвост павлина». Тот, кто обмирает от страха, — уже наполовину помирает.
И этом смысле показательна миниатюра «Карапузик». Так называется жук. При малейшей опасности он притворяется мертвым. И автор заключает: «Лучше уж притворяться мертвым, чтоб не умереть от страха, чем умирать от страха, а притворяться живым».
Феликс Кривин последовательно разоблачает разные формы мимикрии. Один притворяется живым, другой — симулирует смелость, третий — строит из себя начальника. А кто-то напускает на себя доброту — фальшивую, недобрую, показную.
Как противовес разящим, обличающим сатирическим образам проходят сквозь все повествование образы лирические. Одна миниатюра называется «Любовь». Былинка полюбила Солнце. Но у светила столько дел на земле, что ему не до Былинки. А та тянулась к Солнцу так упорно и одержимо, что вытянулась в высокую, стройную Акацию. «Вот что делает с нами любовь, даже неразделенная…», — заключает автор.
Миниатюра «Закон всемирного тяготения» состоит из одной фразы: «Человек привязывается к людям, животным, растениям, чтобы подольше задержаться на этой земле».
Сугубо научному слову «тяготение» придан совершенно новый, лирический смысл.
А вот еще одна миниатюра, исполненная внутренней иронии, — «Истина в семье». В ней две фразы: «Мужья, не спорьте с женами! Не может быть хорошим мужем тот, кто любит истину больше, чем женщину».
Древнегреческое изречение гласит: «Платон мне друг, но истина дороже». Это — когда речь идет о дружбе — истина дороже ее. Но когда речь идет о любви, тут уже совершенно другое. Женщина дороже истины.
В двадцатом веке, когда такое бурное развитие получили автоматика, электроника, бесконечные виды и подвиды использования томной энергии, — любовь чувствует себя неуютно. В повести «Фантастика-буфф» читаем: «Были когда-то у человека представления о счастье, но они давным-давно признаны ошибочными. Любовь заменена электронно-вычислительным подбором партнеров, наслаждение прекрасным заменено полезными наслаждениями, мечта опровергнута точным расчетом».
Для автора, не представляющего себе жизни без мечты, фантазии, свободного — без подсказки и указки — воображения, нет ничего грустнее уныло нарисованной картины.
Книга «Хвост павлина» поражает жанровым богатством и разнообразием. Здесь и объемистые повести, и рассказы, и притчи, и легенды, и миниатюры. Особенного успеха автор добивается в микрожанрах. Мы уже приводили примеры миниатюр, которые спорят своей значительностью и содержательностью с гораздо более крупными жанрами.
Одна юмореска, состоящая всего лишь из фразы, да и то неполной, называется «Зрелость»: «…И теперь, выйдя на широкую дорогу, он уже не рвался в краеугольные камни, а довольствовался скромной ролью камня преткновения».
Как всегда у Кривина: речь как будто идет о вещах отвлеченных — краеугольные камни, камень преткновения, — но мы чувствуем скрытый подтекст. В «краеугольные камни» рвался, конечно же, честолюбец, карьерист, а потом он понял несбыточность своих надежд и устремлений, решил, что довольно с него и роли поскромнее. И все это выражено в одной фразе.
«Говорят, что под лежачий камень вода не течет. А под лежачий краеугольный?..»
Другая миниатюра— «Индивидуальность»: «…но — ох, и до чего же трудно быть изюминкой! Особенно в ящике с изюмом».
