— Ешь, — кидает Стёпка и заливает сковороду водой.
— А ты?
— Я только что поел.
Я достаю из ящика стола нож и вилку, аромат жареных яиц переполняет возбуждённый мозг счастьем. А ещё, Стёпка теперь мой друг. Навеки!
— Спасибо тебе большое. Не ел яичницу как раз с двадцать третьего июля. Мать перестала готовить, а я боюсь теперь даже спускаться.
Я приступаю к еде, а Стёпка тем временем тщательно вытирает руки о полотенце.
— Что, так всё плохо? — хмурится он.
— Ещё как, — киваю. — Вчера из холодильника выкинул приличный кусок колбасы. Такой замшелый, что опарыши бы отравились. Лежит там, похоже, с двадцать третьего.
Стёпка вздыхает, достаёт из холодильника коробку грушевого сока и ставит передо мной, а потом добавляет пустой стакан.
— Ну ты прямо как моя мама, — усмехаюсь, а друг садится напротив и снова обнимает бокал чая. — Так что же с Андрюхой? Ты точно знаешь, где он? — спрашиваю я, наливая сок в стакан.
— Ага, — кивает Стёпка. — Он застрял в двадцать третьем июле.
**
Я замираю. В одной руке — сок, в другой — крышка от него.
— То есть, как застрял? — растерянно гляжу на друга.
— Ну как в тех самых фильмах, которые ты ему в пример приводил, — отвечает Стёпка. — Только… представь, что главный герой не застрявший, а те, кто ушёл по времени дальше.
Крышку я закручиваю словно во сне. Стёпка выглядит слишком серьёзным, чтобы шутить.
— Подожди, то есть как? Что он там сейчас делает?
— Не может вырваться, — пожимает плечами Стёпка и отхлёбывает чай. — Понимаешь, он дал сбой в системе. Мы проходили двадцать третьей по кругу и ничего не замечали, а он вот такой особенный. Думаю, на двадцать четвёртый раз мы вырвались из петли времени и начали жить дальше, а Андрюха остался. Может даже то, что он тебе признался, и стало толчком к нашему выходу.
Я продолжаю есть яичницу, но уже медленно. Взгляд Стёпки каменный и какой-то испытывающий. Будто он вот-вот сейчас рассмеётся и воскликнет: И ты в это веришь???
Но Стёпка молчал. Поэтому вопрос задал я:
— И ты в это веришь?
— Когда все теории отброшены и остаётся одна, она и будет верной. Шерлок Холмс, — ответил Стёпка.
— Не знаю, — говорю я с набитым ртом. — В то, что Андрюшка утонул в Заводи мне верится больше.
— Если бы, — кивает Стёпка. — Но как тогда объяснить его странное поведение двадцать третьего?
— Ну… блин…
— С ним раньше такое было?
— Вообще-то нет, — хмурюсь я. — В тот день он будто с цепи сорвался. Как будто сразу шизофренией заболел.
— Вот видишь, — пожимает плечами Стёпка. — Такое не бывает, чтобы нормальный пацан десяти лет просыпался утром ни с того ни с сего психом. Да, люди сходят с ума и в более раннем возрасте, но процесс-то это длительный. Нужны мотивы, внутренние конфликты, а насколько я помню, двадцать второго Андрюха был самым обычным мелким пацаном. Бесился, игрался, как и всегда.
Я поражаюсь, как невероятная теория может стать истиной, если её подкрепить логикой, но чёрт! Такого ж не бывает!
— И что Андрюшка сейчас делает в двадцать третьем? — спрашиваю. — Если мы все здесь!
— Я думаю, он там застрял как в кино, — отвечает Стёпка. — Существует много теорий времени. В частности, к нашей ситуации подходит теория гласящая, что мы прописываем будущее, а прошлое остаётся кинолентой. По сути, если бы мы с тобой сейчас изобрели очки путешественника во времени, мы могли бы пройти назад и снова промотать двадцать третье июля. Только там уже живём не мы, а как бы… наши персонажи просто. Ну понимаешь.
— Понимаю, но… как же бредово это звучит.
— Привыкай. В последние дни наши жизни рушатся со скоростью Чернобыльской АЭС.
— Хорошо, и откуда же эта аномалия? — пожимаю плечами я, добивая второе яйцо. Несмотря на тихий шок, творящийся в кухне, отмечаю про себя особый вкус яичницы при наличии томатов. — И можно ли как-то вытащить Андрюху оттуда?
— Мне кажется, практически невозможно, — качает головой Стёпка. — Не каждый человек может по желанию встать и пойти путешествовать по времени.
— Но! — Я вскидываю вилку. — Ты говоришь, что практически невозможно. Значит, какой-то шанс ты оставляешь.
— Да, — кивает Стёпка.
— Так а что это за шанс? Он реален?
— Он реален, — кивает Стёпка. — Ты спросил сейчас, откуда эта аномалия…
Отодвинув пустую тарелку, я придвигаюсь к Стёпке поближе. Сердце бултыхается в груди как рыба в ведре.
— Мне кажется, есть некто ответственный за происходящее. И если мы его найдём, то можем проникнуть за грани реальности, — голос Стёпки падает почти до шёпота.
— Мне страшно, — честно говорю я. — Но продолжай.
— Вспомни, тем днём к вам пришли из кабельного телевидения. И что на это сказал Андрюшка?
— Эммм… что он сказал? — признаюсь я в своём беспамятстве.
— Ты мне рассказывал, что он стоял у окна и говорил, что так не должно быть. Я очень хорошо запомнил эту фразу.
— Ты уже тогда начал обдумывать эту невероятную теорию? — хмурюсь.
— Ну… что-то в голове шевелилось, — кивает Стёпка. — То есть, твой брат проживает двадцать третий раз двадцать третье июля, мы все делаем всё по сценарию. Но вдруг приезжает откуда-то кабельная компания.
— Может… он проходит в разные миры каждый июль? Как бы, в каждом июле разные события, — предполагаю я.
Стёпка на секунду задумывается, потом качает головой.
— Исключено. Он может менять прошлое сам, судя по всему. Например, та ситуация с яйцами. Сказать, почему в яичнице не оказалось тухлого яйца?
— Почему?
— Потому что он заставил тебя задуматься. Если бы Андрюха ничего не сказал, ты бы обязательно разбил тухлое. Но он сбил тебя, заставил задуматься, и ты выбрал хорошее яйцо. События меняются если только на них влияет он. На приезд кабельщика он никак не мог повлиять.
По спине побежали мурашки.
— Ещё пару фактов, — продолжает Стёпка. — Пока ты там прихорашивался для Вероники, я ждал тебя на крыльце. Вышла твоя мама, оценила кабельщика и сказала, что у соседей накрылось кабельное. Вот он и проверяет сеть. Потом она ушла, а когда ты вышел, помнишь, фургона уже не было.
Я задумываюсь.
— Да, это я помню, — киваю.
— Так вот, фургон отъехал, но он не затормозил у соседнего дома. Он просто уехал. Я видел, как хвост ГАЗели мелькнул за поворотом. Почему же они не стали проверять другие дома? Он копался только в твоей будке.
Мой разум всё больше и больше теряется в сюрреальности.
— Чёрт, Стёпка, да ты гений, — хмурюсь я, и друг довольно откидывается на спинку стула. — Чёрт, как жаль, что мы не запомнили название фирмы.
