– Да, – сухо сказала она в трубку.
– Агнесска, это я!
– Да.
– Это я, Данила.
– Да.
– Да что ты все дакаешь?! Это я, Кувалдин.
– Я поняла. Дальше давай мысль развивай.
– Я поздравить звоню. Узнал от Кима про твой финт.
– Какой финт?
– Ну, взлет карьерный. Он, конечно, обескуражен. Не ожидал.
– Чего? Моего назначение или своей новой перспективы?
– Да ни того, ни другого.
– Что – не рад? Он же давно хотел на политическую передовую. Столько денег пиарщикам переплатил за продвижение своего имени! А теперь журналисты будут за ним по пятам ходить, каждое слово ловить.
– Да, но уж место больно неоднозначное – заступника за врагов частных интересов кремлевской головки. На каждом шагу можно мину зацепить.
– Шеф ему выдаст минную карту обдрисмена: куда ходить, куда не ходить.
– Тут еще важно, чтобы минная карта Шефа совпала с минными картами остальных интересантов. А то ведь было уже, помнишь? В «Компромат» стенограмму заседания ОСВИНа кто-то слил, Шеф Киму сначала велел сказать, что все ложь, а после консультаций с верхом велел сказать, что все правда.
– А что мешает Киму повторить этот трюк при необходимости?
– Повторит, конечно! Лишь бы сразу после неверного шага голову не оторвали.
– Ну, знаешь, мы тут все рискуем. Шеф уже второй десяток лет по лезвию бритвы ходит.
– Шеф – человек исключительный, почти волшебник…
– А ты чего, Данила, так за Кима печешься? Попросил, что ли?
– Ну, не то чтобы…
– Пытается твоими руками мины обезвредить. Ему надо – пусть сам мне звонит и просит помощи. У тебя-то какой интерес?
– Ну как, друг все-таки. Я ему карьерой обязан.
– Боже, Данила, ты все-таки лох. Это не ты, это он тебе обязан.
– Ты че, Снегурочка?
– Я ниче, Данила! Кто всю бизнес-Сибирь под него выстроил?
– Ну, я.
– Вот, на твоем горбу он во всероссийские обдрисмены и выехал. А ты так в сибирской ссылке до сих пор и прозябаешь.
– Ну, я не в ссылке. Я же здесь коренной. И тебе он тоже помог место под солнцем найти, не забывай.
– Да правда, что ли? И что же это за место? Сиделки с утками? Восемь лет на него батрачила, и еще бы не знаю сколько пришлось, если бы не моя природная смекалка.
– Да, Агнесса Батьковна, голова у тебя варит, почет мой тебе и уважуха. Преклоняюсь. Отчество-то твое как будет? А то никогда не доводилось спросить.
– А зачем тебе отчество?
– Ну, а как же? Субординацию соблюдать буду.
– Ладно, соблюдай. Никитишна я.
– Слышь, Никитишна, так не оставь нас своею милостью.
– Ты не обобщай. За себя проси.
– Ладно. Не оставь меня, еще молодого и вполне привлекательного, без внимания.
– А зачем тебе мое внимание? Я же не в твоем вкусе. Ты всегда пышнотелых шатенок любил.
– Ой, когда это было – в эпоху бритых голов и спирта «Рояль». А теперь я поклонник французских коньяков и изящных женщин. Так уж предупреждай загодя, ежели что. Я в долгу не останусь.
– Просьба принята к рассмотрению. Я подумаю. На этом все?
– Не смею далее тревожить.
– Ну, тогда чао!
Сирена продолжала противно завывать, но ликующей Агнессе слышалась в ней баховская карающая торжественность. Отольются кошке мышкины слезки… Теперь пусть Ким поползает у нее в ногах. Она, конечно, соблаговолит, не злопамятна, но сначала пусть бизнес утиный весь на нее перепишет, а то, действительно, зацепит где ненароком мину, судись потом с наследниками. Нет, с ее теперешним положением она бизнес-то отсудит, но зачем тратить время и нервы? Пусть сам принесет на тарелочке с голубой каемочкой и попросит принять в дар. Тем более что это уже сложившаяся бизнес-практика – дарить компании чиновничеству. А она же теперь – чиновник. Пусть и невысокого класса сама по себе, но в чьем подчинении! И это ничего, что придется временно в Бесцветный дом переехать, это ненадолго. Она скоро повезет все наработки Шефа обратно в Кремль.
…Интересно, что там за наработки в ящиках? Агнесса уперлась в близлежащий к ней картонный ящик рукой – он легко сдвинулся. Значит – не бумаги. А что же? Было любопытно. Она заметила, что сгиб ящика немного разошелся. Агнесса мельком взглянула на водителя. Взгляд водителя был сосредоточен на дороге. Она достала из сумки зеркальце, посмотрелась в него, потом медленно опустила зеркальце на уровень щели, взглянула вниз и похолодела. Из щели осуждающе-укоризненно смотрел на нее человеческий глаз! Зеркальце заплясало в ее руке, поймало солнечный луч и ослепило ее. Это был луч озарения: ее новый шеф – маг и чародей, и в ящиках его колдовской реквизит! Идиотка, как же она раньше не сообразила – ведь это так очевидно. Достаточно только взглянуть на его лицо – а она по ящикам стала шариться! Мама дорогая! Вот попала, так попала! А ведь были, были знаки!
Голова закружилась, стало подташнивать, звук сирены усилился и напоминал теперь стоны грешников. Что же делать?! Что делать? А что, собственно, тут такого? Ну маг, чародей. То есть еще один Дед Мороз. А она Снегурочка. Попала в волшебное царство. То есть в свою стихию. То есть ей было на роду предписано сюда попасть, недаром же она столько лет сказочных героев играла. И ведь не только Снегурочку. Ведьму гоголевскую тоже. Хотя режиссер и сомневался, когда на роль назначал. Но потом сам сказал, что сыграла убедительно. От белого до черного один шаг, сказал кто-то из классиков. Нет, он говорил: «От великого до смешного…» А у нее вышло совсем наоборот, то есть от смешного до великого… Потому что масштаб нынешнего ее шефа несравнимо больше по сравнению с прежним шефом. Сусликов тоже, конечно, не Суслов, но место именно то самое занимает. Просто эпоха другая, все в масштабах ужалось: и страна, и правители, и идеологи. Это данность свыше. Всей стране и ей лично. И судьба распорядилась быть ей рядом с главным по тарелочкам, плечом к плечу, лишь на полкорпуса сзади.
Из машины Агнесса вышла новым человеком, в ощущении собственной значимости и высокого предназначения…
Сцена третья
Неуемный обдрисмен
Неуемного несло. В этом не было ничего необычного. Его часто несло и заносило в последнее время. Вернее, сначала заносило, а потом несло. Поманят его за стену, дадут в руки общественное поручение какое-нибудь, он с ним бегает, играется, потом заиграется, испугается, что далеко убежал и может заблудиться, оглянется в сторону стены, и, если увидит взгляд неодобрительный или палец поднятый, медвежья болезнь его тут же и настигает. Опростается, отдышится, успокоится, и снова тянет его на решение общественных проблем. Потому что человек он такой, живет во имя интереса, не тривиальных моментов, а чтобы торжествовал эмоциональный и личностный интерес. Любой идеей загорается легко и не тухнет до логического конца. Например, решил Ким, что надо снизить бизнесу единый социальный налог. Пришел он в Едро и говорит: давайте снижать вместе. А Едро и говорит: а давайте. И они дают: месяц дают, другой дают, третий дают – интервью о своих планах. А потом Едро говорит: передумали мы снижать, хотим повышать. Ну, тут логический конец идее и наступил – дело сделано, надо новую затею искать.
