Ничего не бойся!
Но какая же у них цель? Научить ее делать маски? Или кукол? Или рассказывать истории?
Для чего?
Лес — это мы, а мы — это лес.
Все странное в этом лесу — ты. Ты — начало и конец его.
Не сделала ли она сама женщин в масках? Из... из ее лунных снов. Иначе откуда им знать деда? Быть может, она сделала и песню, человека с сучьями, всадников, пещеру... запах снега. Быть может, она вспомнила истории, которые дедушка нашептал ей, когда она была еще ребенком... бессознательно вспомнила, когда выросла.
Но может быть, Кости прав и все носят призраков в своих головах? Обрывки символов, кусочки прошлого, которые в лунные ночи поднимаются в сознание из самых глубин мозга...
Лунные тени.
Сны.
Гарри...
Ты родилась, и лес выбросил меня.
Таллис посмотрела на последнюю страницу письма и вернулась к иллюстрации с рыцарями. Она сосчитала фигуры — четыре рыцаря мчались как ветер — а потом сосчитала подковы.
Восемнадцать!
Так вот что он имел в виду. Четыре рыцаря, но пять лошадей, одна без всадника! Художник нарисовал только ее длинные передние ноги, бегущие позади остальных лошадей.
Все это было известно, Таллис, но давно забыто. Нужна особая магия, чтобы все вспомнить.
Она перечитала эти слова, захлопнула книгу, закрыла глаза и откинулась на подушку, дав словам и образам из прошлого свободно потечь через сознание...
И, уже соскальзывая в сон, она увидела, как Гарри наклоняется к ней, его глаза блестят от слез...
Придет день, и я увижу тебя. Обещаю от всего сердца.
Посреди летней ночи начала дуть холодная зима. Сначала налетел холодный ветер, принеся с собой запах свежего снега, а потом снаружи заревела настоящая буря.
Ее лицо уколола льдинка, и вокруг запорхали снежинки, которым исполнилось десять тысяч лет, снежинки из навсегда забытого времени. Хлопья, похожие на замерзшие лепестки, прилетали из другого мира и таяли, побежденные влажной жарой августовской ночи.
Таллис не шевелясь глядела на них. Она стояла на коленях между кирпичными сараями — в своем садовом лагере, — властно призванная сюда голосом, пришедшим из сна. Огненная кукла была закопана в землю перед ней. Таллис была спокойна, совершенно спокойна. Ветер из ледяного ада ворвался в спокойное лето и схватил ее за волосы; на глазах выступили слезы. Перед ней появилась тонкая серая линия шторма, вертикальный разрез в темном воздухе, длиной в половину ее роста. Из этих неохраняемых ворот доносились разговоры людей, детский плач и нервное ржание лошади. И запах, запах дыма — там горел костер, гревший кости тех, кто ждал.
Было абсолютно темно, и только эта бледная полоска зимы — нить прошлого — трепетала перед ее широко раскрытыми, ничего не боящимися глазами.
Ветер прошептал, принес намек на голос.
— Кто там? — спросила Таллис, и за воротами началась суматоха. Вспыхнул факел — Таллис увидела его ярко-желтое мерцание — кто-то подошел к воротам и посмотрел через них. Таллис была почти уверена, что видит отблески света факела в любопытном глазу, глядевшем на нее. Лошадь — нет, несколько лошадей — беспокойно заржали. Начал бить барабан, быстрый, испуганный ритм.
Человек из мира зимы что-то крикнул. Слова как из кошмарного сна — знакомые, но бессмысленные.
— Я не понимаю! — в ответ прокричала Таллис. — Ты один из шептунов? Ты знаешь, кто я?
И опять в ответ только непонятное бормотание. Ребенок засмеялся. Порыв холодного ветра принес запах пота, животных и одежды, сделанной из оленьей шкуры. Женщина запела.
— Меня зовут Таллис! — крикнула девочка. — Таллис! А ты кто? Как тебя зовут?
Раздался хор испуганных криков. По другому миру заметались темные тени, то закрывая свет факела, то опять открывая. Жестокий ледяной ветер набросился на пламя, и даже Таллис услышала, как далекий огонь заревел, дерево затрещало, ворота осветил слабый отблеск полированного золота.
Прискакали всадники. Она могла слышать, как копыта звенят по ненадежным камням, как зло кричат люди и недовольно ржут лошади, которых заставили подниматься по опасному откосу.
Она попыталась сосчитать их. Четыре лошади, подумала она. Четыре! Но она тут же сообразила, что не может сказать точно: больше чем один... но не больше чем много!
Она внимательно слушала. Появление всадников вызвало движение, крики, хаос. Кто-то — мужчина — зло закричал. Собака панически залаяла. Ребенок завизжал еще громче. Налетел порыв холодного ветра, огонь заревел и вспыхнул так ярко, что на мгновение через ворота стало видно беспорядочное движение на фоне сверкающего неба.
И в это мгновение она услышала свое имя.
На секунду она остолбенела и даже не могла думать. Потом вспомнила раннее детство и смех Гарри. Она опять услышала, как он дразнится, посадив ее на нижнюю ветку дуба на поле Камней Трактли. Два голоса затанцевали друг вокруг друга: один из лета, которое давно прошло; второй из огненной зимы потустороннего мира.
И вот они слились, потому что зазвучали одинаково.
— Таллис! — крикнул ее брат из места, которое было так близко и так далеко. — Таллис!
Его голос потряс ее; в нем было отчаяние и печаль. И страсть, и любовь.
— Таллис! — в последний раз. Томительный крик, долетевший до нее через полосу не-пространства, которое отделяло ее от запретного места зимы.
— Гарри! — крикнула она в ответ. — Гарри! Я здесь! Я с тобой!
Через ворота просачивался снег. И едкий дым, заставивший ее задохнуться. Одна из лошадей заржала, всадник закричал на нее и заставил успокоиться.
— Я потерял тебя, — крикнул Гарри. — Я потерял тебя, а сейчас потерял все.
— Нет! — крикнула Таллис. — Я здесь...
Холодный ветер ударил ее в лицо и отбросил назад. Она слушала, как за воротами ревел шторм и беспокойно переговаривались собравшиеся люди. Она поглядела вокруг. Быть может, есть какой-нибудь способ открыть ворота настежь!
И тут, пока она кричала «Я приду, Гарри... жди меня! Жди меня!», узкая щель растаяла.
Услышал ли он ее последние слова? Ждет ли он еще, скорчившись от холода и глядя на нить, позволившую им поговорить друг с другом; думает ли с радостью о мгновениях разговора со своей рыжеволосой веснушчатой сестрой? Или плачет, чувствуя себя брошенным ею?
Поднявшиеся слезы ужалили глаза, и она свирепо смахнула их. Глубоко вздохнув, она опять опустилась на землю и уставилась в темноту, слушая тишину. Потом по другую сторону стекла что-то зашевелилось, и Таллис увидела белую вспышку на маске, которую она называла Пустотницей. Значит, она была там все это время.
