Подготовившись для завтрашней поездки, Рэд вышел во внутренний дворик, зачерпнул ведро воды из колодца — она казалась свинцово-серой. Сумерки уже окутали местность, Слунс зашел за горы, но его свечение слабо освещало окрестности, отражаясь от сгустившихся клочковатых облаков. «Если утром начнется гроза, будет плохо» — подумал Рэд. Он огляделся. Было тихо — цикады еще не начали ночного концерта, птицы уже умолкли. На веревках, протянутых через двор невдалеке от сарая, висели голубоватые, в цветочках, пододеяльники и белые простыни. Дул легкий ветерок. Сквозь почерневшие доски дворового настила пробивалась темно-зеленая мурава.
— Слабенький росток способен, в своем неудержимом росте, прорвать асфальт. Так и наш Союз Повстанцев, и вообще любое прогрессивное движение — помыслил заговорщик — какие бы запреты и репрессии ни висели над ним, он пробьется к свету. Ибо в нашем ростке — жизнь, тянущаяся к свету и росту, а из мертвой серой толщи, что противостоит ему, давно ушло все живое. Осталась мертвая масса, растрескивание которой — дело времени.
Рэд взял ведро с водой и прошел обратно к двери, мимо деревянных низеньких лавочек (на них лежали самодельные корзины, сплетенные лесником их ивовых прутьев). Придя, зашил флэшку с данными в рукав неприметной джинсовой куртки, что решил одеть поверх жилета. Расстелил постель. Он решил заснуть ровно в десять вечера. Однако самодисциплина на этот раз долго не могла одержать верх над бессонницей.
— Эра всепозволенности — повторил про себя Рэд, то так то эдак устраивая голову на пестрой лоскутной подушке, набитой сеном. — Лучше и не скажешь. Людские истории, прочитанные мною в досье, рисуют целую панораму лжи и насилия, царящего в Рабсии. Но один случай почему-то особенно крепко запомнился. Трудно меня чем-то поразить, я ожидаю от этих мерзавцев чего угодно… Но вот эта трагедия с сыном торговца Сироткина… Она страшна не столько жестокостью, сколько типичностью. Каждый кусочек этой истории знаком и привычен для рабсиян, но в целом история кошмарная. — Рэд перевернулся и натянул одеяло на глаза, воспоминание о прочитанном мучило его — Двадцатипятилетний аспирант, подающий большие надежды молодой ученый… непьющий, не наркоман… совершенно равнодушный к политике… вышел в собственный двор готовиться к экзамену, со словарем и тетрадью в руках. Полицейские совершали плановый обход… А Медвежутин давно развязал им руки и позволил любой произвол на гражданами. То есть разрешения с печатью конечно не было, но кому же можно пожаловаться, коль в стране нет оппозиционной прессы (а он ее удушил), нет независимых партий и движений, если правозащитники поставлены под контроль РСБ? Неудивительно, что полицейские мерзавцы распоясались вконец — «диктатура закона» стала диктатурой бандитов, переодетых в форму. Вот они и задержали парня, объявив «пьяным» (от самих пахло спиртом!)… Чтобы выколотить деньги, как у них принято. Карманы задержанного были пусты — не было денег, но не было и документов. Он показал пальцем, в каком подъезде живет. Не помогло. Забрали. Кстати, рядом оборванный пьяница приставал к девушке — но его не тронули, что с него возьмешь, да и на драку можно нарваться… Хм… До этого момента все вполне типично, с этим сталкивались многие рабсияне. Медвежутин хвалится что обуздал преступность, а на деле — сделал ее организованной, вооружил дубинками, выдал погоны и дал право стричь граждан, как овец — какое уж тут обуздание! Хуже, чем при Дельцине. Тогдашние уголовники не всякого прохожего смели тронуть средь бела дня! Но случай обычен, в общем-то… Избиениями в пункте милиции, в ответ на просьбу предъявить удостоверение и объяснить причину задержания, как это положено по УПК, тоже мало кого удивишь. И тем, что абсолютно трезвого, но в кровь избитого человека везут в вытрезвитель — не удивишь тоже. Да и туберкулезом, что распространен в подобных местах. Отец хлопотал, недоразумение выяснилось, сын был отпущен, но уже нес в себе смертельные бациллы, и спустя несколько месяцев умер. «Недоразумение». Можно ли назвать убийство «недоразумением»? И кто же убил парня, в конечном счете? Пьяный полицейский, задержавший его чтобы ограбить — или все же верховник Медвежутин, сделавший Рабсию полицейским государством, в коем гражданин бесправен?! — Рэд вспомнил бледное морщинистое лицо Сироткина-отца: потеряв единственного сына, тот вмиг поседел, большие серые глаза поблекли, и глазницы напоминали ввалившиеся ямы… Воздастся Медвежутину за его эру всепозволенности. Воздастся! Все больше непреклонных и яростных мстителей вырастает под дубинками его опричников…
Прошло полчаса. За окном вовсю заливались цикады, на кухне мерно тикали часы, на кровать забрался котенок, бесцеремонно пройдясь по ногам подпольщика, который все не мог заснуть, пораженный историей несчастного Сироткина. Наконец, возмущение Рэда было одолено усталостью, и дремота подкралась к нему. Ветхая мебель комнатки приобрела в глазах заговорщика расплывчатые очертания. Последние отрывочные мысли («Я уверен в победе… Завтра — в дорогу… Послезавтра увижу самого Николая Чершевского… Глубоко чту его. Спать… Спать…») — сменились глубоким сном, со сновидениями яркими и цветными.
Планета Мезля.
Рабсийская Федерация.
4004 год бронзового века.
14 авгутса. Пятница
Не преступление, а гражданский долг (Братья Чершевские)Рэд не ошибся: дать ему приют согласился врач Алексей, двоюродный брат знаменитого Николая Чершевского, заслуженного деятеля искусств Савейского Союза, автора повести «Пятнадцать моментов войны». По этому произведению был создан сценарий лучшего савейского фильма о разведчиках. В это утро (в тот самый момент, когда Рэд пробирался от лесной заимки к полустанку сквозь заросли некошеных, в рост человека, трав) — братья сидели за круглым обеденным столом из резного дуба и весело смеялись. Семейный завтрак подходил к концу, изумительно вкусная форель по-гишпански была уже съедена, на красно-золотой скатерти не осталось столовых приборов.
— Это уморительно! — басисто хохоча и утирая набежавшие слезы, вымолвил шестидесятилетний литератор. Справившись наконец с приступом смеха, он разгладил колючую седеющую бороду, и обратился к брату: — ты только посмотри, Алеша, какой совет мне прислал очередной доброжелатель! Он, видишь ли, рекомендует написать детектив «современный в полном смысле слова». То есть бездумный боевичок, где у чужих берегов выплывает боевой пловец, за спиной у коего висит ручной пулемет, в одной руке зажат чемодан штатовских таллеров, а в другой — 20 килограммов эксплонида. — писатель подчеркнул интонацией букву «д» в названии взрывчатки.
