Он развернулся, подал сигнал рукой Маносу и вышел с территории школы.
Я остался наедине с полуразрушенным зданием, которое пялило на меня провалы окон, и будто беззвучно кричало проемом снятой с петель двустворчатой двери над еще не рассыпавшимся крыльцом. Есть ли во всем этом смысл? Даже если мы восстановим здание (а я уверен, Фрэй не останется в стороне и надавит на коменданта резервации), кто будет здесь учить? И кто учиться? Я не понимал его, а он не стремился ничего объяснять – просто, как опытный машинист, дергал за нужные рычаги, чтобы состав двигался вперед. Я был рычагом. Одним из сотни.
Сейчас я не нуждаюсь в деньгах – "Плутоник" приносит мне их больше, чем достаточно. Но вы будете смеяться, потому что у меня есть подработка на материке. Ну как подработка, скорее даже хобби, чем работа. Деньги за нее капают мне на счет, но я никогда не проверял, сколько их там. Если хозяин однажды решит вообще мне не платить, боюсь, что я этого даже не замечу. Фрэй шутит, что меня потянуло на благотворительность, а на самом деле мне просто нечем себя занять, некуда деть так внезапно образовавшуюся свободу.
Итак, несколько раз в неделю я работал в небольшой букинистической лавке недалеко от резервации, хозяин которой был немного чудаковатым человеком. Подозреваю, что он, как и я, не нуждался в деньгах, ему нравилась сама идея и атмосфера места. Прибыль магазина была мизерной и, сомневаюсь, что она каждый месяц покрывала расходы на его содержание. Но иногда он выручал значительные суммы, перепродавая редкие коллекционные издания. Собственно, именно из-за частых отлучек, связанных с охотой на эти самые издания, ему и понадобился работник в магазине. Помимо всего прочего хозяин был членом молодого, но уже изрядно нашумевшего движения за свободу и равенство, которое, в том числе, выступало против содержания людей в резервациях. ДзСРовцы были изобретательны в своих выступлениях и акциях, но пока их голос тонул в потоке негативной информации о бесчинствующих преступных группировках в резервации, которую СМИ выливали на головы обывателей. К счастью, деятельность членов движения не ограничивалась пышными речами: они кормили бомжей на набережной, устраивали публичные чтения, медицинские осмотры и санитарные профилактики, а самые отчаянные брали обитателей резервации к себе на работу.
Вот так я и оказался в этом магазине.
Хотите сказать, что я отнял кусок хлеба у какого-то голодного бродяги? Вряд ли. Хозяин магазинчика не желал видеть за прилавком невежду, ни разу в жизни не державшего в руках книги, а собеседование на должность могло бы поспорить в сложности с экзаменом по литературе при поступлении в колледж. В общем, работайте, господа из резервации, ни в чем себе не отказывайте. Может, не так уж и нелепа идея Фрэя со школой?
В лавке чаще всего было тихо. Редкие посетители больше рассматривали книги и ничего не покупали. Иногда заходили старики или типы с бегающими глазами и предлагали купить у них "редкую" или "старую" книжку. Я уже достаточно смыслил в этом деле, чтобы решить, что брать, а что нет, хотя по первости мне частенько влетало от хозяина за то, что я скупал неликвид. Иногда могло пройти полдня, прежде чем зазвонит колокольчик над дверью или даже просто кто-то пройдет мимо темных, будто закопченных временем, окон. На такие случаи в углу стоял старый диван – выцветший монстр неопределенного цвета, на котором, тем не менее, было вполне комфортно вздремнуть.
Здесь по-особенному пахло, по-особенному рассеивался и ложился свет, и время текло тоже как-то особенно: вроде бы обманчиво неспешно, но словно один миг. Часто мне казалось, что когда большие напольные часы в очередной раз пробьют пять, то в дверь деликатно постучат и в помещение войдет настоящая английская экономка, чтобы предложить мне традиционного чаю.
А если я работал по средам, то весь день проводил в ожидании одного покупателя. Хотя она чаще не приходила, чем приходила...
Вечером я первым делом решил зайти в свою квартиру, чтобы проверить, может быть, оттуда еще не успели вынести все вещи по указке Фрэя. Несмотря на последние события мне не хотелось жить в общем доме.
Уже перед самой дверью меня посетило неприятное предчувствие – наверняка, сейчас наткнусь на полупустое пространство.
Я повернул ключ в замке и вошел – дверь как-то странно щелкнула. Никогда не замечал за ней такого. Может быть просел проем? Все вещи были на своих местах, и в тоже время меня не покидало ощущение, что совсем недавно здесь кто-то был.
Я прошел из комнаты на кухню, попутно набирая номер Фрэя:
– Ты присылал ко мне кого-нибудь?
– Только что сказал Пузику, но он не успел бы добраться. Инк, у тебя все в порядке? – великий просветитель забеспокоился.
– Пока не знаю. Потом перезвоню.
Я кружил по квартире, не понимая, что со мной. Затем заставил себя остановиться, глубоко вдохнуть и выдохнуть, замереть.
Либо у меня галлюцинации, либо слышны слабые частые щелчки, как тиканье часов, только быстрее – не секунды.
Я бросился к выходу, из-за волнения едва совладал с замком, распахнул железную дверь и тут же столкнулся с кем-то на входе, от неожиданности даже не успев вовремя перейти в боевую стойку.
На меня таращились круглые от испуга глаза вчерашних знакомых.
– А мы тебе пирожков принесли, – пролепетала Додо неуверенно.
– Быстро вниз! Шевелитесь! – я с трудом вытолкнул обеих девиц на улицу.
Как раз в этот момент наверху рвануло. Посыпались стекла с остатками жалюзи, и из моего окна повалил сизый дым.
– Вот и угостили человека пирожками, – мрачно резюмировала Рыба.
Глава 6. Ловля мальков
После того случая с коробкой Фрэй если и предлагал мне что-то доставить, то это было нечто невинное, вроде покупки определенной марки сигарет, не продававшейся в резервации, и столь же малооплачиваемое.
Я потихоньку начинал узнавать своих соседей по общежитию и товарищей по несчастью. Поначалу они меня не очень интересовали, и я скорее стремился закрыться от них и их эмоций, но все равно довольно скоро обрывки информации сложились в целостную картинку. Что-то они рассказывали сами, а то, чего не хотели рассказывать, я видел во внезапных вспышках видений. Чаще всего это были эмоционально-яркие, но очень негативные события.
Жаба был евреем, впрочем, его внешность с самого начала не оставляла в этом сомнений. На самом деле его звали Иосиф. Очень застенчивый, очень робкий, он постоянно пытался спрятаться от всего за нашими спинами. Даже за моей, хоть я тоже не бог весть какой смельчак и доставал ему в ту пору едва ли до локтя. Вопреки убеждению, что родственники довольно быстро забывают оказавшихся в резервации, каждую неделю на пропускном пункте появлялась полная женщина с корзиной еды – мать Иосифа. Она всегда плакала, но никогда не заходила в саму резервацию: некоторые стереотипы так легко не разбивались. Именно из-за ее корзин Жаба получил свое прозвище. Не то чтобы он не делился каждый раз с нами, но, по-мнению Го, делился недостаточно много и недостаточно охотно.
