– Да, – ответила за всех Марина, – а оттуда – на Звенигород. Можно по Рижскому шоссе или через Петрово-Дальнее. Эта дорога самая короткая.
– Самая короткая – не значит самая быстрая, – вступил в разговор Игорь. – Слишком много там элитно-режимных объектов. Бог его знает, какие сюрпризы могут нас там ожидать. Поехали лучше по Рижскому, быстрее проскочим.
«Транзит» без всяких проблем выехал из Митина, домчался до Красногорска, пересек его и выскочил на Рижское шоссе. Километров десять проехали на хорошей скорости, хотя и в плотном автомобильном потоке. Дальше начались затруднения. Скорость движения начала снижаться, а поток автомобилей уплотняться. На обочине стали появляться первые «перегревшиеся» – машины с открытыми капотами и парящими радиаторами. Июльская жара – не самая лучшая погода для старых машин, особенно если приходится стоять в «пробке». Наконец, движение остановилось совсем.
– Черт его знает, что там впереди. Возможно, авария, а тут еще эти «кипящие чайники» помехи создают, – сказал Колосов, отирая пот со лба. – Сейчас бы на пляже валяться, а не жариться в «пробке», драпая от этой проклятущей эпидемии. Я предлагаю при первой возможности свернуть направо, тогда мы выедем на Волоколамское шоссе. По Волоколамке получится длиннее, но, может быть, там затора не будет.
Колосову потребовалось не менее получаса, для того чтобы перестроиться в крайний правый ряд и вклиниться в вереницу машин, ползущих по обочине. Наконец, появился долгожданный поворот направо. Свернув, микроавтобус набрал скорость, и в открытые окна хлынул поток воздуха, охлаждая путешественников.
– Фу-у, наконец-то. – Игорь подставил лицо набегающему потоку. – Хоть чуть-чуть попрохладнее. И, вообще, как ты можешь ездить без кондиционера?
– Баловство это, – ухмыльнулся Колосов, – от него только простуживаешься чаще. На улице – тридцать пять, а в салоне – восемнадцать. Набегаешься по жаре, разгоряченный, мокрый заскочил в машину, вот тут тебя и прохватило. Нет, мне с моим образом жизни кондиционер противопоказан. Это вам, начальникам, можно. Из кондиционированной квартиры в кондиционированный подъезд, оттуда – в кондиционированный автомобиль, потом – кондиционированный кабинет. Так можно в самую жару в пиджаке и галстуке ходить.
До Волоколамки доехали быстро, а там снова начались затруднения. Нет, безнадежно стоящей «пробки» не было, но движение было плотным, и скорость не превышала двадцати – тридцати километров в час. Пассажиры микроавтобуса, утомленные дорогой, молчали, слышалось только сытое урчание мотора. Каждый думал о своем.
«Как-будто ничего не случилось, просто большой дачный разъезд. Москвичи торопятся побыстрее покинуть раскаленный, пыльный, грязный город и поблаженствовать в ласковой прохладе своих дачных участков. А на самом деле мы присутствуем на последнем акте трагедии под названием „Гибель России“, – думал Колосов.
«Вроде бы все так здорово шло, перспективы открывались – аж дух захватывало, деньги, наконец, стали приличные появляться. И вдруг все рухнуло… Сколько продлится эта бодяга? Месяц, два, три, полгода? Неизвестно еще, удастся ли восстановить прежние позиции… Может быть, нужно было остаться вместе со всеми? И, вообще, остался ли в Москве кто-нибудь из наших, кроме несгибаемого мера? Понимает, старый, что он без Москвы – никто. Куда ж ему бежать от нее, родимой? И благоденствовать с нею и погибать тоже. Но ко мне это не относится. Эх, надо было еще в феврале, когда предлагали, перебираться в федеральное правительство. Должность показалась неперспективной. Сидел бы сейчас в Питере и в ус не дул. Что сделано, то сделано, чего уж теперь. Сейчас главное – суметь стать полезным для колосовского дружка. Ему потом, когда все это закончится, свои люди в Москве еще, ой как, понадобятся…» – Игорь выбросил в окно окурок и тут же закурил новую сигарету.
Марина же раз за разом прокручивала в голове свой план, в осуществлении которого столь значительная роль отводилась «солдатику». Главной чертой этого плана, кроме откровенно наглой бесстыжести, были напор и скорость, при которых у всех действующих лиц не оставалось времени на раздумья, могущие вызвать какие-либо сомнения в ее, Марининой, верности и добропорядочности. Но жизнь есть жизнь, она вносит во все наши планы свои коррективы. Дорога, на которую она отводила сорок минут, от силы час, в итоге займет, похоже, около пяти часов. «Какие сюрпризы меня еще ожидают? Но, чтобы ни случилось, надо успокоиться и взять себя в руки. Ну, что с тобой? Ты же никогда не была слабой истеричкой. Расслабься, бери пример с молодых людей». – Марина перевела взгляд на колосовских детей. Миша, развалившись в кресле, спал, а Вика читала, держа перед собой книгу в потертом синем кожаном переплете.
– Алданов… – Марина прочла надпись, сделанную золочеными буквами на обрезе. – Это тот самый Алданов, солист группы «Магаданский лесоповал»? Они классный шансон исполняют. Не слышала никогда? Зря. Обязательно послушай. Так он что, мемуары уже успел накатать?
– Да нет же. Этот Алданов жил сто лет назад. – Вика отложила книгу и, зажмурившись, потерла пальцами уставшие глаза. – Он писал о первой волне русской эмиграции.
– Ну, заумь какая. Скучища, наверное? И как ты только такое можешь читать?
– Это вы зря. Они очень похожи на нас или мы на них, не знаю, как правильнее.
– Только ты мне не «выкай». Договорились? Не настолько уж я старше тебя. И чем же мы на них похожи?
– Своей трусливой готовностью спасаться бегством. В каждом из нас, русских людей, изначально, с рождения сидит как бы вирус эмигрантства. Перед лицом катастрофы, случившейся в нашей стране, мы предпочитаем бежать, а не сражаться с нею.
– С кем? С катастрофой? Катастрофа – это проявление Божьего гнева, а с Богом сражаться бессмысленно, да и грешно.
– Все равно. Даже если считать революцию Божьим промыслом, выполняют его люди. А с людьми можно сражаться, и можно побеждать их. И, вообще, ничего в этой жизни не предопределено, все зависит от нас самих. Ведь если бы за генералом Корниловым в его знаменитый Ледовый поход последовало не четыре с половиной тысяч офицеров, а хотя бы сто тысяч, то от большевиков осталось бы только одно воспоминание. А ведь это был их прямой долг. И вся история человечества пошла бы по другому пути. Знаете…
– Знаешь.
– Да, извини. В этой книге есть один характерный эпизод. В Германии в 1918 году тоже произошла революция. Один из героев живет в Берлине, в пансионе. Народ там разный собрался, в основном иностранцы. Но был там и один немец, пожилой чиновник, недавно переведенный из Кенигсберга в Берлин. Так вот, когда на улицах началась стрельба, этот чиновник почистил свой револьвер, достал из нафталина свой старый обер-лейтенантский мундир и отправился к городской магистратуре – защищать законную власть. Он был штатский человек, к тому же – пожилой. А наш русский, молодой человек девятнадцати лет, отсиживался за границей, в то время как в его стране коммунисты устроили кровавый террор.
