Второй – немедленно найти Бога и задать ему прямой вопрос в надежде получить прямой ответ. Он, конечно, может сказать что-то вроде: «Ах ты, сукин сын, где ты шатался, отправляйся-ка немедленно на склад за личной сковородкой, и чтоб к двадцати двум нуль-нуль, как штык, на адскую поверку!». И тогда вспомнить будет нечего. А может и наоборот, приласкает, пожалеет и выпишет отпуск дней на сорок. А уж потом на склад.
Второй вариант хорош тем, что не омрачен постоянным ожиданием неприятностей. Уверенность в завтрашнем дне – вот что нужно простой русской душе, и что она потеряла вместе с СССР. Ну и, самое главное, Бога я ведь могу и не найти по причине отсутствия Его Как Такового.
…И я вышел в межгалактическое пространство. Здесь царила самая пустая пустота, какую только можно себе представить. Нет звезд. Нет газа. Нет пыли. Нет радиации. Лишь немощные невидимые волокна метагалактических гравитационных полей тянутся из тьмы в тьму. И только два источника света, не освещаюших ничего, кроме самих себя – слабое продолговатое пятнышко галактики Андромеда далеко-далеко, и огромная бледно светящаяся спираль совсем рядом, всего в сотне тысяч световых лет от меня – наша Галактика. Запятнанная чернильной грязью пылевых туманностей, расцвеченная вкрапинами звездных скоплений, она размазалась тонким дымчатым слоем по черной невидимой плоскости, и лишь в ее центре слегка вспучивалось чуть более яркое ядро, похожее на сгусток пара. Наверное, она вращалась. Во всяком случае, ее спиральность явственно напоминала о виденных по телевизору торнадо в Аризоне, спутниковых снимках земных тайфунов и зовущем обратно в детство танцующем подводном смерчике над сливным отверстием ванны. И все эти напоминания говорили только об одном – в центре спирали должно находиться нечто, засасывающее в себя пространство, как смерчик засасывал хлопья пены. Гигантская черная дыра.
А в ней моя окончательная смерть. Но где же еще искать Бога, как не за гранью смерти? На Земле искать Его бесполезно. Не может же Он выбрать своей резиденцией захудалую рядовую планетку на задворках рядовой галактики. Было бы еще понятно, если бы земные жизнь и разум являлись чем-то уникальным во Вселенной. Но ведь я только что убедился, что этого добра здесь – как грязи.
В Солнечной системе Его не найти по той же самой причине ее абсолютной обыденности. И в Галактике Его нет, разве если только прав один мой знакомый, утверждавший, что существует некая иерархия богов, по одному на каждую вселенскую сущность. Тогда непонятно, к кому из них мне следует обращаться со своей проблемой? К богу Земли? А у него что, свой собственный локальный Ад, или он передаст мое ходатайство по инстанции, в специализированную организацию по обслуживанию грешников всей Вселенной? Сколько тогда будет длиться переписка? А может, я имею право обратиться сразу к богу Галактики, или даже к богу Вселенной? Или у них, как в судопроизводстве, или в Советской Армии, следует обращаться строго по команде?
Нет, только черная дыра расставит все по местам. К дьяволу все планы на отпуск, истина дороже. Для эксперимента подойдет любая дырка, но далеко ходить не будем. Вон та, в центре Галактики, в пыли звезд, пожирающая вечность, – моя.
…Она оказалась ужасна. Да что там она! Куда более ужасна оказалась сама местность, в которой она обитала! Здесь толклось такое количество звезд, что ничего, кроме них, в окружающем пространстве просто не существовало. Ни малейшего клочка темноты. Совместное излучение звезд, казалось, весило миллионы тонн, и даже мой нематериальный дух почти ощущал этот вес.
Черная дыра совсем не была черной. Я в жизни не встречал ничего белее того света, который исходил от нее. Светилась, конечно, не она сама, а падающее в нее вещество. Отвратительные хлысты его, как щупальца, тянулись к дыре со всех сторон. По сравнению с катаклизмами, сотрясавшими все вокруг, взрыв пятидесятимегатонной хрущовской игрушки над Новой Землей выглядел бы просто пуком микроба, нет, последним тепловым колебанием атома жидкого гелия при одной сотой градуса выше абсолютного нуля.
Я понял, что Ада не существует. Хилое воображение адептов веры, желавших заставить людей бояться загробной жизни, в самых страшных своих фантазиях помещало грешников в места, сулившие истинное блаженство по сравнению с этим кошмаром.
А раз не существует Ада, то нет и Рая, потому что добро без зла существовать не может.
А раз не существует Рая, то нет и вечной жизни, потому что ее негде проводить.
А раз нет вечной жизни, то нет и Бога, потому что без вечной жизни Бог не нужен – все остальное у людей и так есть.
А раз не существует Бога, то и мне здесь нечего делать, потому что здесь не у кого спросить о том, сколько я буду жить.
А раз спросить не у кого, значит, я буду жить вечно, и уже составил план, как мне эту вечность провести.
…Но было поздно. Впервые с момента смерти я ощутил предел своих возможностей. Черная дыра тянула к себе, и не доставало сил преодолеть ее вязкую мощь. Я падал в свет, тот самый манящий добрый свет, который обещали книжки о жизни после смерти. В рассыпающемся сознании мелькали давным-давно умершие Санек, Виталий, Генка Рогозин. Москва, обращенная временем в прах. Холодная мертвая Земля. Погасшее Солнце. Опустошенная взрывами сверхновых, почерневшая Галактика. Замороженная Вселенная. Я падал и падал, пронизывая пленки бесчисленных световых горизонтов, и сладкая блаженная боль наполняла меня, заменяя собой мысли, тревоги, заботы, любовь, счастье, жизнь.
Глава 5.
Абсолютное программирование. Вводный курс
– Снимайте плащ, Илья Евгеньевич, проходите. Вешалка вон там, рядом с дверью. Я понимаю ваше удивление, но потерпите, скоро и вы все поймете. Присаживайтесь. Осмелюсь предложить чайку, не откажетесь? Конечно, вам бы сейчас чего-нибудь покрепче, но не держу, знаете ли. Гостей не бывает, а сам я как-то не нуждаюсь. А вот чайку – милое дело, особенно в такую погоду.
Говоря все это, маленький сутулый человечек беспрерывно суетился, накрывая на стол. Его лысая голова и старомодные очки поблескивали в полумраке, отражая неверный свет стоящего на столе трехсвечового приспособления – то ли шандала, то ли канделябра, а может, просто подсвечника. Стараниями человечка на столе возникли огромное блюдо с теплыми плюшками, масленка, сахарница, пузатый чайник с кипятком, чайничек поменьше с заваркой, варенье, чашки, ложки, салфетки и прочие штучки, один вид которых вызвал в моем желудке бурный физиологический процесс. Я мечтал о горячем чае не меньше пятидесяти миллионов лет, а о том, что такое плюшки, я забыл сто миллионов лет назад.
