Он что, подумал Иван, плачет?
Иван подумал, сунул соседу-болельщику пакет с жареными водорослями и полез следом за Водяником…
Сосед глазел на поле, открыв рот.
Иван нашел профессора позади колонны в дальнем конце «Гостинки». Тот стоял у края платформы, у открытой двери, спина вздрагивала. Внизу, на рельсах, с матами разгружали грузовую дрезину.
– Что с вами, Григорий Михалыч?
– А я ведь не люблю футбол, – сказал Водяник неожиданно. Голос дрожал и прерывался. – Когда в ЧГК играл, никогда футбольные вопросы не брал. Не мое это. А тут смотрю и дыхание вот здесь застревает. Представляешь, Иван? Особенно когда… – профессор смущенно закашлялся. – Да ну, не слушай меня… Прости, сейчас пройдет… Иди, Вань, я подойду…
Иван вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как «Манчестер-Юнайтед» закатал мяч в ворота «Зенита». Толпа ревела и выла.
Шакилов, красный и огромный, вышел на сближение с голкипером Манчестера… Удар.
Нарушение. Сосед аж подскочил. Рухнул на сиденье.
– Не было! – крикнул он в отчаянии, хотя даже Иван, не особый болельщик, четко видел, что «было».
«Знаменитый Гайфуллин» решил иначе, чем сосед. Красная карточка!
Зрители охнули.
– Судью на мыло! – крикнули вдруг из рядов болельщиков. Судья вдруг замер и повернулся. С лицом у него творилось что-то неладное. Да быть того не может, подумал Иван. Да ну, фигня…
Судья плакал. Иван видел дорожки от слез у него на щеках.
– Судью на мыло! – крикнул кто-то еще.
«Знаменитый Гайфуллин» поднял голову. Оглядел зрителей. Впервые вижу настолько счастливого человека, подумал Иван невольно. Гайфуллин поднял красную карточку и неторопливо побежал по кругу, вдоль зрительского ряда.
Словно он опять судит матч Бразилия – Италия.
Круг. Еще круг.
…Матч закончился со счетом 2:2. Ничья.
– Видели?! – Молодой мент чуть не подпрыгивал от возбуждения. – Судья-то что отмочил, а?
Иван кивнул.
– Да Водяник тоже, – сказал он. – Что-то припекло Профа совсем…
– Старики вечно плачут, – сказал Кузнецов. – Правда, командир?
Иван посмотрел на этого молодого зазнайку и сказал:
– Неправда, Миша.
* * *
Иван нашел Кулагина в складских помещениях, расположены они были под платформой станции.
– Мы теряем время, – сказал он. – Олег!
– Ван, не мельтеши, без тебя полный завал. Что ты мне сыплешь?! – заорал Олег на лысого кладовщика. – Что ты сыплешь?! Я тебе русским, блин, языком сказал: «пятерку» давай! А ты мне что принес?
Иван заглянул товарищу через плечо и увидел в картонной коробке патроны двенадцатого калибра. М-да.
– Понаехали тут, – заворчал кладовщик.
Кулагин вызверился окончательно.
– Ты что-то сказал?! Не, я не понял, ты что мне тут вякаешь?
– Олежка, спокойней, – сказал Иван. Посмотрел на кладовщика. – Видишь ли, товарищ завсклада перепутал нас с адмиральцами. А мы на самом деле с Василеостровской. А мой друг… – Иван хлопнул Олега по плечу, – …вообще с Примы. Ее когда оставили, он у нас остался… Ты извини, друг, что мы тут шумим, у нас просто фигня полная с этим дизелем. Понимаешь?
Лицо кладовщика изменилось. Угадал, понял Иван.
– Что вы сразу не сказали? – проворчал он. – Я-то думал, приехал тут адмиралец и раскомандовался… Сейчас, будет вам «пятерка»…
Иван с Олегом посмотрели друг на друга. Иван развел руками – что поделаешь. Дипломатия.
Только закончили с патронами, появился Кмициц, хмурый и помятый. Глаза красные от усталости.
– Я вас везде ищу… Вас приглашают на военный совет.
* * *
Первое, что Иван увидел, – это белый шрам на виске.
Затем – серый мундир по фигуре.
Потом…
Небольшого роста, коренастый, короткая стрижка-ежик. Человек шагнул вперед, разом подавив своей харизмой всех присутствующих.
Установилось молчание.
– Для тех, кто меня не знает. Я – Мемов.
Генерал, генерал, генерал, – прошелестело по рядам. Иван с любопытством уставился на легендарного генерала Адмиралтейской. «Так вот ты какой, северный олень». Это выражение дяди Евпата, но как-то очень к месту сейчас пришлось.
– Теперь коротко. Рядовым бойцам разойтись по своим отрядам и подразделениям, быть в полной готовности. Приказы получите в течение часа.
– Командиры – ко мне!
Отпустив лишних, Мемов оглядел многочисленное войско в лице немногочисленных командиров.
– Итак, – сказал он. – Господа-товарищи. Что будем делать? Какие мысли по поводу Маяковской – Площади Восстания? – пауза. – Никаких? – генерал оглядел собравшихся. Усмехнулся. – Тогда слушай мою команду…
До Катастрофы Площадь Восстания была соединена подземным переходом с Московским вокзалом. Когда прозвучал сигнал «Атомная тревога», майор линейной милиции Ахметзянов, татарин и наглая морда, взял пистолет и погнал пассажиров прямым ходом на станцию. Хочешь не хочешь, а побежишь. Москвичи по столичной привычке упирались, но майор умел убеждать. Против пистолета и нескольких «сучек» (автомат АКСУ) не очень-то попрешь. Так и набилась станция в основном выходцами из Москвы и других городов юго-восточного направления. Майор Ахметзянов автоматически стал диктатором, его наследники правили этой монархией (вернее, восточной деспотией) с особой жестокостью.
А прозвали их за не характерное для петербуржцев отношение к «поребрикам» и «булкам» – бордюрщиками.
Насколько Иван слышал, бордюрщики верили, что – в Москве-то точно все спаслись, выехали на секретном метро Д6 за границу уничтоженного города (по столице все равно лупили ядерными, или чем там еще. Вряд ли иначе), и теперь выжившие люди из правительства управляют страной с резервного командного пункта.
А пункт там секретный. Где-то в уральских горах, подземный. Его даже прямым попаданием атомной бомбы не достанешь.
В общем, там взяли управление в свои руки. И помощь близка.
Хотелось бы и мне в это верить, подумал Иван.
А то, блин, понаехали.
* * *
Сырой туман висит на станции, видимо, еще не включились вентиляционные установки. В пропитанном влагой воздухе, который можно глотать кусками, тонут звуки.
Иван просыпается, встает – в палатке темно. Он делает шаг и замирает перед выходом. Сквозь плотную ткань едва заметно пробивается свет. Трепещущий живой огонь. Карбидка, думает Иван, а затем откидывает полог и выходит на платформу. Первое, что он видит: ноги в резиновых сапогах, подошвы стерты едва не до мяса. Выше начинаются камуфляжные штаны, ремень, голый торс со следами побоев. Иван вздрагивает. Потом его рука сама тянется к левому боку. Ай! Заживающие ребра.
Иван поднимает взгляд выше.
Человек, лежащий на полу, раскинув руки, это он, Иван. Даже огромный кровоподтек на боку именно там, где он сейчас у Ивана…
Открой глаза.
У руки человека стоит лампа-карбидка. Желтое пламя трепещет, бросает теплые отсветы на лицо человека.
… и этот человек мертв.
Открой глаза, черт возьми!
Иван открывает глаза. Стягивает шапку на лоб. Оглядывается. Рядом, прислонившись спиной к колонне, дремлет Пашка. Гладыш громко сопит во сне. Сазонов задумчивый. Солоха читает.
Я в каждом сне вижу себя мертвым.
Ожидание. В отличие от привычных диггеров, что «дожимают» сейчас секунды сна, гражданские спать перед боем не приучены. На станции стоит гул. Адмиральцы, невские, василеостровцы сидят на платформе рядами, с оружием в руках, и ждут. Голубоватый дым со сладковатыми нотками марихуаны плывет над головами. Дикое зрелище, думает Иван. Впрочем, где-то я такое уже видел…
– Да что нам бордюрщики, – услышал Иван чей-то голос. – Мы их порвем!
Угу, подумал Иван, порвал один такой.
Из рядов поднялся один из невских, пожилой крепкий мужик.
– Ну что, ахейцы? – шутливо обратился он к сидящим. – Попробуем на крепость стены Трои?
В ответ – недоуменное молчание.
Он огляделся, поник.
– Да вы даже этого не знаете, – сказал с неподдельной тоской. – Откуда вам? Бедные дети. Эх. Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос… – продекламировал он. – Гомер, «Илиада»…
– Папаша, – сказали из толпы. – Ты бы сел, что ли, а то голову простудишь.
В круг быстрым шагом вошел Кмициц.
– Отставить разговорчики! Выдвигаемся.
* * *
Поражающие факторы ядерного взрыва: во-первых, световая вспышка, во-вторых, ударная волна, в-третьих, проникающая радиация. Все это Иван знал наизусть. Бесполезные сведения. Как в каменном веке изучать баллистические характеристики автоматной пули калибра 5.45. Возможно… вернее, точно – в мире осталось готовое к использованию ядерное оружие, но с кем, черт побери, воевать? С тварями на поверхности? Так для них атомный взрыв – и папа, и мама, и любимая крестная фея в придачу. Мы при том фоне дохнем, болеем раком, покрываемся язвами, истекаем кровью из всех возможных отверстий тела, теряем иммунитет и зрение, а они, твари, наоборот – плодятся и размножаются. «Другая экосистема», вспомнил Иван слова старика из сна. Точно.
