В глазах потемнело. Густав, шатаясь, остановился, но в то же время продолжал вращаться, подхваченный круговоротом природы. Он всем телом ощущал, как крутится вокруг оси Земля, как Солнечная система оборачивается через центр Галактики, как обращается сама Галактика… В висках пульсировала кровь, но каждый удар сердца вплетался в симфонию вечного движения. «Центр Мира. Я попал в Центр Мира», – мысль бессмысленная и пугающая мелькнула и исчезла. Густав растворялся в этом круговороте, точно Бастинда под осенними ливнями.
Взгляд ухватился за красную звездочку слева от луны. Зовущая и далекая, она выглядела так, словно единственная сохранила рассудок в сошедшем с ума мире. Густав вцепился в эту точку, как жертва кораблекрушения в обломок мачты. Краем глаза он видел Лунного Человека: ухмылка расползлась по круглой физиономии – того и гляди развалится на половинки и приличный кусок луны рухнет в океан, вслед за падающими звездами. Но Марс держался прочно, как и всегда.
Густав так и не понял, когда все закончилось. Придя в себя, он обнаружил, что начался прилив и он стоит по щиколотку в воде. Кальмары исчезли. Море было тихим и пустынным, лишь вдоль горизонта ползла темная полоска танкера. Звезды, которые еще остались на небе, падать пока не собирались.
Лампа плавала, зацепившись проволочной ручкой за корягу, – Густав не заметил, как опрокинул ее. По воде расползалось радужное пятно. Рядом копошился одинокий кальмар; его огоньки погасли, но по непонятным причинам он не спешил вернуться в бездну. Удивленный вид моллюска привел Густава в ярость. Он пнул его, но только поднял веер брызг. Кальмар шмыгнул под корягу, оставив его в одиночестве. Густав зачерпнул ладонью воды, плеснул в лицо и побрел к берегу.
Красная звездочка спряталась за хлопьями облаков. Но одно Густав понял точно – если мир сходит с ума, надо держаться за собственный дом. Где бы он ни был.
Как только такси свернуло на аллею, прогремел взрыв. Шофер резко ударил по тормозам; Наткета швырнуло на переднее сиденье. Машину окутали клубы желтого дыма, и на капот хлынул поток разноцветных искр.
– Проклятье! – Водитель-индус нажал на клаксон. Гудок взметнулся и стих, сменившись перезвоном гонгов и блеяньем китайских рожков. В машину ворвался пронзительный треск петард – точно сотни гигантских сверчков разом завели песню.
Раскачиваясь на длинных шестах, из переулка появились два дракона – зеленый и розовый. В свете полуденного солнца длинные тела, на изготовление которых ушло фантастическое количество фольги и рисовой бумаги, блестели и переливались. На широких лягушачьих мордах застыли улыбки, а с рогов свисали связки хлопушек, похожие на пулеметные ленты. Местами бумага тлела, прожженная искрами.
Рядом с драконами отплясывали люди в огромных масках, дергаясь, словно их подстегивали электрошокером. То и дело кто-то принимался дико размахивать руками. Наткет решил, что причина в статическом электричестве – обычное дело в разгоряченной праздником толпе. В подобной атмосфере и лампа накаливания начала бы светиться.
Разодетая процессия, состоящая из китайцев и смущенных туристов, захлестнула всю улицу – ни проехать, ни развернуться. Оставалось лишь ждать, когда освободят дорогу. Наткет взглянул на часы. До назначенной встречи больше часа – может, еще успеет вовремя и хотя бы на этот раз обойдется без осуждающих взглядов.
– Проклятые азиаты! Что ни день – то Новый год. – Шофер в сердцах ударил ладонями по пластику руля. – Ну, куда лезете-то?!
Наградив процессию парой ярких эпитетов, таксист нервно поправил съехавшую на бок темно-синюю чалму. Наткета подмывало спросить, с каких пор индусы сами перестали считаться азиатами, но шофер был явно не в духе. Конечно, Наткета защищала перегородка из толстого оргстекла между сиденьями, однако водитель мог и отказаться везти его дальше.
– Зачем мы вообще поехали через китайский квартал? Мне нужно совсем в другую сторону.
Таксист развел руками.
– Объезжали пробку на Центральной, – сказал он со всей язвительностью неудачника. – Ну что за город – хоть пешком ходи!
– Что верно, то верно, – усмехнулся Наткет. Таксист еще раз погудел, без надежды на отклик.
– Это все от лени, – сказал водитель. – Праздники, гуляния – тысяча поводов, лишь бы не работать. Они свой Новый год неделю отмечают!
– Основательно, – согласился Наткет.
Он достал мобильный телефон и переключил в режим фотокамеры. На крошечном экранчике движения людей и чудищ приобрели неестественную грубость, словно неумелый монтажер вырезал половину кадров. Изображение смазалось и раскололось на разноцветные квадратики. Должно быть, так видят мир роботы. Наткет нажал на спуск, фотографируя карнавал.
Конечно, снимки, сделанные подобной камерой, никуда не годились, ну так и назначение ее иное. Не станешь же постоянно таскать килограммы объективов, штативов и вспышек на случай встречи с марсианами? А телефон для этого, пока теоретического, контакта подходил идеально: камера, диктофон, фонарик, компас и еще масса функций, о существовании которых Наткет только догадывался. Телефон был одним из проявлений любви Наткета к многофункциональным вещам вроде швейцарского ножа с двадцатью четырьмя лезвиями или штанов с двенадцатью карманами. Шалтай-Болтай в своей округлой простоте назвал бы их вещами-бумажниками. Они притягивали Наткета, как завзятого филателиста письмо в соседском почтовом ящике.
Тем временем драконы скрылись за углом. Мимо такси пронесли крутящееся огненное колесо, брызжущее оранжевыми искрами, после настал черед огромных шаров из красной бумаги.
Шофер выглядел подавленным. На зеркале заднего вида висел грустный плюшевый слоник-Ганеша. Водитель подтолкнул игрушку и долго смотрел, как та раскачивается. Ему стоило немалого труда держать себя в руках. Еще бы! – за простои в пробках не доплачивают.
Наткет снова взглянул на часы, с беспокойством отметив, что прошло пятнадцать минут. Похоже, он погорячился, решив, что не опаздывает, – время отсчитывало секунды, а так и не удалось сдвинуться с места. Скоро, чтобы успеть к назначенному сроку, придется гнать с недопустимой в городе скоростью. Водитель на это не осмелится.
Стоило позвонить и предупредить, но от самой мысли Наткету стало не по себе. Странное дело – ведь старик на него работал, выполнял заказы и получал деньги, а о рабочей субординации речи даже не шло. Возможно, причина крылась в том, что Корнелий годился ему в деды, а может – в уважении к мастерству. Как бы то ни было, в его обществе Наткет постоянно чувствовал себя как нашкодивший мальчишка, застигнутый на месте преступления. И то, что сейчас их разделяли два десятка километров, ничего не меняло.
