— Да-да, это прощенные люди, я знаю, — сказал он, почувствовав себя отверженным и уязвленным прямо в своей собственной комнате.
Он снова уселся в кресло и взял газету.
— Если это поднимает твое настроение, я радуюсь твоей убежденности.
— Я просто верю тому, что говорится в Библии, — сказала Айрин.
Рэйфорд пожал плечами. Он хотел было добавить:
«Тебе это как раз подходит», но решил не обострять размолвку. Некоторым образом он даже завидовал ее убежденности, но на самом деле приписывал ее присущей жене эмоциональности. Он не хотел особенно углубляться в нюансы психологии, но факт состоял в том, что сам он был более рациональным, более интеллектуальным человеком. Он верил правилам, системам, законам, структурам всем тем вещам, которые можно видеть, слышать, осязать и трогать.
Если Бог является частью всего этого — ладно. Высшая Сила, Любящее Существо, то, что стоит за законами природы, — прекрасно. Будем воспевать эту Силу, молиться ей, радоваться нашей способности быть добрыми по отношению к другим людям и заниматься своими делами. Больше всего Рейфорд опасался, что религиозная мания у Айрин так и не пройдет. Ему уже представлялось, как она ходит по домам, настойчиво звонит в двери и предлагает прочесть несколько стихов из Библии. Хорошо хоть что при этом она не рассчитывала на то, что он будет следовать за ней.
Айрин превратилась в настоящего религиозного фанатика. Это позволило Рейфорду грезить о Хетти Дерхем, не чувствуя за собой никакой вины. Возможно, выходя из аэропорта на стоянку такси, он сумеет что-то сказать, предложить, сделать намек. А может быть, даже раньше. Вдруг он осмелится заявить о своих чувствах прямо сейчас, за несколько часов до приземления?
В салоне первого класса, у окна, сидел, наклонившись над своим портативным компьютером, человек. Сейчас он закрыл чемоданчик, поскольку решил вернуться к работе немного позже. В свои тридцать лет Камерон Уильямс был самым молодым среди ведущих журналистов престижного журнала «Глобал уикли». К зависти остального штата ветеранов журнала ему либо платили больше, чем им, либо посылали туда, где происходили самые интересные события мира. И поклонники и злословы Уильямса в редакции называли его Баком, поскольку считали, что он попирает традиции и авторитеты. Этот лось был убежден, что, став свидетелем нескольких самых важных событий в истории человечества, он зажил шикарной жизнью.
Год и два месяца тому назад для подготовки заглавной статьи в январский номер журнала Бак отправился в Израиль, чтобы взять интервью у Хаима Розенцвейга. Там он пережил самое странное событие в своей жизни.
Выбор старика Розенцвейга в качестве Человека года был единственным случаем единодушия в истории «Глобал уикли». Обычно редакция избегала обсуждать кандидатуры, которые могли быть выдвинуты на номинацию Человека года такими журналами, как, например, «Тайм». Но кандидатура Розенцвейга прошла без каких-либо возражений. Камерон Уильямс пришел на собрание редакции, готовый выступать за Розенцвейга и против тех, кого обычно поддерживали другие члены редакции.
Он был приятно удивлен, когда Стив Планк, редактор «Глобал», начал:
— Может ли кто-то предложить еще какого-нибудь зануду, кроме Нобелевского лауреата по химии?
Старшие члены редакции посмотрели друг на друга, пожали плечами и сделали вид, что готовы разойтись.
Стулья на место, собрание закончено, — сказал Бак. — Стив, я не напрашиваюсь, но ты знаешь, что я знаком с этим парнем, и он доверяет мне…
— Не торопись, ковбой, — сказал один из соперников и обратился к Планку: Вы позволите Баку назначить самого себя?
— Могу, — ответил Стив. — А что, если и так?
— Я думаю, что здесь будет много специальных вопросов. Это же рассказ о науке… — пробормотал противник Бака. — Я бы отправил туда научного обозревателя.
— И отправили бы читателя спать, — сказал Планк, — вы знаете, что авторы такого жанра не годятся для статей, аннонсируемых на обложке. К тому же, собственно научных проблем в этом материале будет не больше, чем в первой статье, которую Бак написал о нем. Нужно рассказать обо всем так, чтобы читатель узнал человека и понял, какое значение имеет его открытие.
— Это не убедительно. Оно окажет влияние на ход истории.
— Я приму решение сегодня, — сказал редактор. — Спасибо за твою готовность, Бак. Но я буду рад выслушать и других претендентов.
Гул одобрительных откликов заполнил комнату, но Бак услышал сквозь него угрюмые предсказания, что все равно назначен-то будет любимчик. Что и произошло.
Благорасположение босса и соперничество коллег заставляли Бака в каждом новом задании стремиться превзойти самого себя. В Израиле он остановился в военном городке и встретился с Розенцвейгом в том же самом клубе на окраине Хайфы, где брал у него интервью год назад.
Безусловно, Розенцвейг был замечательным человеком, но на самом деле писать надо было не столько о нем самом, сколько о его открытии — или изобретении — никто не знал, как это определить. Этот скромный человек представлялся как ученый-ботаник, на самом же деле он был инженером-химиком, создавшим синтетическое удобрение, благодаря которому песчаные пустыни Израиля расцвели, словно оранжереи.
— Ирригация не являлась проблемой уже в течение десятилетий, — произнес старый мудрец, — но все, что можно было сделать таким путем, — это просто увлажнить песок. Вещество, получаемое по моей формуле, при добавлении к воде становится удобрением для песка.
Бак не был ученым, но он достаточно владел темой, чтобы кивнуть головой. Благодаря формуле Розенцвейга Израиль на глазах превращался в богатейшую страну мира, опережая по доходам своих владеющих нефтью соседей. На каждом сантиметре почвы стали произрастать цветы и злаки, приносящие плоды, которые раньше были немыслимы в условиях Израиля. Священная Земля стала экспортером капиталов и предметом зависти всего мира. Практически исчезла безработица. Наступило всеобщее благоденствие.
Благосостояние, выросшее благодаря чудо- формуле, изменило ход истории Израиля. Приобретя капиталы и ресурсы, он заключил мир со своими соседями. Свободная торговля и неограниченный въезд открыли доступ в эту страну для всех, кому она нравилась. Однако доступа к формуле не имел никто.
Бак не пытался просить старика открыть формулу или сложную систему безопасности, которая защищала ее от возможного врага. Уже то обстоятельство, что Бака поселили в военном городке, свидетельствовало о мерах по обеспечению безопасности. Сохранение этого секрета обеспечивало мощь и независимость государства Израиль. Еще никогда эта страна не пребывала в таком покое. Окруженный стенами, город Иерусалим стал теперь символом мира, приветствуя всех, кто вступил на путь мира. Старики верили, что это Бог вознаградил их и воздал им за столетия гонений.
