— Что это ты отмороженный какой-то?
— Да что ж ты хочешь, он только утром прилетел, — тут же отозвался Зенкин. — Так ведь? Не пришёл в себя ещё. А… знаешь, что? — с неожиданным энтузиазмом обратился он к Луневу. — Подожди вот, кое с кем тебя познакомлю. С одной… персоной. Она по идее скоро должна быть здесь.
— С…? — намекающе кивнул Редисов.
— Ага, с ней.
— Заинтригован, — усмехнулся Лунев. — Что за персона?
— О, это надо видеть! — воскликнул Зенкин и обернулся на ворота парка. — Сейчас… Ах, вот, кажется, и она.
Неожиданное скопление людей двигалось от ограды к центру парка, ясно обозначая, где находилась пришедшая. В центре скопления, по-видимому, было нечто, заставлявшее смотреть на себя и восхищаться собой. Это нечто так и притягивало всех, включая Зенкина и Редисова, которые, хоть и остались на местах, но, похоже, очень хотели бы подойти. Они оба вытянулись к толпе, не отрывая взглядов от процессии. Лунев спокойно обернулся туда же: любопытно было взглянуть, чем это все так заворожены.
И вот человеческая масса слегка рассеялась, и он увидел женщину. Не сказать, чтоб она была красива, скорее даже наоборот. Довольно грубо вырубленное лицо не выглядело лучше от тугого узла на затылке. Высокий рост и строгая осанка, впрочем, придавали фигуре какое-то величие, но ничего исключительного, чарующего в облике всё же не было. Но глаза… Глаза — сам огонь, первородная страсть неукрощённой стихии, дикой и свободной, не знакомой ни с какими границами и препятствиями. Такое пламя только набросится, вмиг выжжет до пепла и погаснет само, едва успев вспыхнуть, ярко и быстро.
— Рада видеть вас, liebe Herren.[1]
Она рукой отстранила людей, окружавших её, и сделала несколько шагов к тем, кто стоял подальше. В мгновение ока к ней подлетел Зенкин.
— Вашу ручку, фройляйн, — он припал на одно колено.
— Чудак, — она небрежно протянула свою кисть. — Далась тебе моя рука.
— Богинюшка! Можно ли рассчитывать также на ваше сердце?
— Дурак! — бросила она с коротким смешком и подняла руку, будто бы затем, чтобы придержать на плечах лиловую шаль.
— Скучаете, господа? — она обвела их огненным взглядом.
— Без вас, несравненная фройляйн! — откликнулся Редисов.
Она наклонила голову набок и чуть приоткрыла рот, как бы задумавшись.
— Что ж… Я польщена, — тут хитрая улыбка возникла на её лице вместе с прищуром глаз. — А что если в один прекрасный вечер я не приду и больше не появлюсь никогда? А? Что вы будете делать?
— О, не будьте к нам жестоки, фройляйн!
Она рассмеялась (довольно неприятно) и несколько раз обернулась вокруг своей оси, придерживая шаль на манер параплана. Остановившись, она оказалась прямо напротив Лунева. Горящий призывный взгляд вперился в него, но он остался стоять равнодушно, будто камень, которому нипочём любой пожар.
Женщина поняла это.
— Хм… — протянула она. — Вечер обещает быть интересным. Тем более, кажется, я вижу новые лица…
— Ах да, — Зенкин, наконец, вскочил из своей нелепой коленопреклонённой позы. — Позвольте представить: мой друг, поэт Алексей Лунев. Фройляйн Рита, танцовщица.
— А, тот самый Лунев, — Рита произнесла это с придыханием и оценивающим прищуром, но совершенно холодным тоном (что за дешёвые трюки? просто нарочито и почти уже комично). — Весьма наслышана. Говорят, вы очень известны. Стихов ваших, правда, не читала.
Он ответил:
— Вполне возможно. О вас, к сожалению, ни разу не слышал. Видимо, вы личность, широко известная в узких кругах.
Пламя в глазах танцовщицы вмиг переменилось, став ледяным и зловещим, как потусторонний зеленоватый огонь. Улыбка, впрочем, осталась, но только как набор сокращённых мимических мышц.
— Тогда, надеюсь, вы будете рады знакомству, — произнесла Рита и, отвернув лицо, словно потеряла всякий интерес к гостю, бросила. — Что ж, идёмте, господа! Ich will tanzen![2]
Толпа во главе с танцовщицей, двинулась вглубь парка. Зенкин рванул было с ними, но, поравнявшись с Луневым, остановился.
— Бесподобная… — пробормотал он.
— Хм, «фройляйн», — отметил Лунев. — Она немка что ли?
Зенкин секунду смотрел на него с удивлением, затем расхохотался.
— «Немка»! Да уж, самая что ни на есть коренная немка… Ты разве не узнал её?
— Узнал? Разве я должен был её узнать? Я впервые вижу эту женщину.
— Это же Рита! — Зенкин, видимо, считал, что этой фразой сделал всё понятным. — Помнишь? Из параллельного класса, — пояснил он. — Ну, Ритка, отличница, её ещё постоянно всем в пример ставили. Ритка, на все олимпиады по немецкому ходила. Ах да, у нас же немецкий в старших классах был, ты с нами тогда уже не учился… Ну? Помнишь?
— Смутно, — Лунев задумался. — Кажется, была какая-то Рита… Серая мышка такая.
— Ну, это ты… — Зенкин покачал головой. — Может, и была, конечно. Теперь она совсем другая. Это же… фройляйн Рита! Танцовщица, богиня, комета! Да её, возможно, весь Ринордийск знает, ты, верно, не слышал о ней только потому, что прилетел недавно. Она… В общем, сам увидишь.
— Если она училась в параллельном классе, то лет ей должно быть примерно, как нам, — вдруг сообразил Лунев. Ему этот факт казался довольно странным и не вязался с большой известностью: слишком рано что-то.
— Да, двадцать пять, — Зенкин проводил взглядом шествие. — Что, пошли?
— Идём, — равнодушно согласился Лунев.
Сумрак летнего вечера, сквозь который они не спеша двинулись, был прозрачным от света фонарей и тёплым. По нему легко проходили движения и слова, он-то уж ничем не пытался напугать или пригрозить.
— Ты нам так и не рассказал про заграницу, — напомнил Зенкин.
— Ага, точно, — Редисов возник рядом с ними. — Только не говори, что там нет ничего особенного, всё равно не поверим.
— Да, Лёха, ты же целых два года запад колесил. Наверняка же навидался…
— Ну что вы заладили, — оборвал их Лунев. — «Заграница, заграница…» Заграница как заграница. Дома. Улицы. Люди. Люди везде одинаковые. Что вы хотите услышать? Летающих коров мне видеть не доводилось, золотых рек тоже. Расскажите лучше, что у вас происходит. Этот, про которого сейчас столько разговоров…
Зенкин и Редисов тут же насторожились.
— Правитель нынешний, — пояснил Лунев. — Президент, или кем он теперь считается…
— Не президент, — ответил Зенкин. — Он… Просто Он.
Лунев кивнул:
— Ну, вы меня поняли, в общем, этот человек.
— Он не человек, — быстро пробормотал Редисов, глядя в землю.
— Ну да! — хохотнул Лунев. — А кто же?
