– За кого ты меня принимаешь?
– А она любит вас, – ввернул медовым голосом вкрадчивый вампир. – И ждет. Неужели вы обманете ее ожидания?
Побежденный Филипп поднялся с дивана.
– Ты предатель, – сказал он Лаэрту. – Изумрудный! – велел он окнам, и комната немедленно оживилась зеленым светом. Заиграла музыка нежно–салатового оттенка, в тон освещению. Диван отъехал в сторону, прилепился к стене и обернулся камином, в котором неярко вспыхнули дрова.
Лаэрт ускользнул сквозь стену, пролетел через кладовую, где были свалены беспорядочными кучами отслужившие свое мыльные пузыри, пересек танцевальный зал, который в порядочные дни, то бишь в дни наведения порядка, складывали и убирали в шкатулку, и сгинул в недрах хозяйской гардеробной.
В гостиной Филипп подошел к зеркалу. Темная его глубь прояснилась – так в зимний день редеет дымка на стекле, если подышать на нее, и в зеркале показалось лицо. Нельзя было с определенностью сказать, принадлежит ли оно мужчине или женщине, красиво оно или уродливо, но тем необыкновеннее казалось выражение доброжелательности на нем. Веки медленно поднялись, и внимательные глаза всмотрелись в Филиппа. Он передернул плечом – не то досадливо, не то нерешительно.
– Здравствуй, – вежливо сказало зеркало. Мыльные пузыри, оказавшиеся при этом, запищали от восторга.
– Здравствуй, – ответил Филипп.
– Ты хочешь спросить меня о чем–то? – осведомилось зеркало. – Я к твоим услугам.
Филипп поколебался. Он не был уверен, что вопрос не прозвучит нелепо; но с зеркалом можно было быть откровенным.
– Как, по–твоему, счастье возможно? – спросил он.
Немигающие глаза, казалось, были неотрывно прикованы к его лицу. Филипп покачнулся на носках; в душе он сердился на себя за слова, нечаянно сорвавшиеся с языка.
– Может быть, – промолвило зеркало.
– Может быть?! – крикнул Филипп, топнув ногой. – Таков твой ответ? Тогда к чему все это? Ты же все знаешь; скажи мне.
– Не могу, – печально сказало зеркало. – У тебя несчастливый характер. Ты хочешь всего – и сразу, но так не бывает. Никто не может иметь всего. Умерь свои требования, Филипп.
Филипп отвернулся. Он чувствовал правоту зеркала; чувствовал – и в то же время бунтовал против нее. Она возмущала его, он и сам не понимал, почему.
– Я люблю Матильду. Но ее отец мне не нравится.
– Тогда думай не о нем, а о ней.
Филипп поднял голову; глаза Матильды смотрели на него из глубины мыльного пузыря. Он улыбнулся, и от его улыбки в комнате стало светло, словно в ней протянулись тысячи лучей, озарив ее всю. И лицо в зеркале тоже слегка изогнуло губы, словно ему тоже захотелось улыбнуться в зазеркальной дали.
– Ты идешь на день нерождения. Будь осторожен.
Филипп вздрогнул. Он редко получал от зеркала предупреждения, и всякий раз это означало что–то серьезное.
– В чем дело? Мне что–то угрожает?
– Твоя натура, – раздумчиво проговорило зеркало, – может далеко тебя завести. Пока ты на правильном пути; не сворачивай с него.
– Ты совсем как Лаэрт – то и дело даешь мне указания, словно я ребенок… Скажи лучше, что мне надеть? Или покажи, что меня ждет.
Зеркало словно подернулось туманом. На мгновение Филипп увидел себя и Матильду, озаренных огнями фейерверков. Он хотел спросить о чем–то, но таинственное лицо уже потускнело, расплылось, и зеркало вновь сделалось темным и неподвижным. Лаэрт, подслушивавший за дверью, покачал головой и скользнул в комнату. Вампир никак не мог взять в толк, зачем надо разговаривать с собой на два голоса, но, как хорошо вышколенный упырь, он не подвергал обсуждению поведение хозяина.
– Что это? – спросил Филипп, указывая на ворох одежды, которую вампир приволок с собой.
Лаэрт объяснил, что, поскольку хозяин идет на день нерождения, ему не следует ударить в грязь лицом, не то его верный вампир–домоправитель (не путать с домовым, это вообще низшая категория темных сил по классификации высокочтимого ученого Шпренгера), – так вот, оный вампир в случае неудачи будет до скончания веков терзаться угрызениями совести. Филипп понял, что Лаэрт не отступит, и покорился неизбежному. С неимоверной быстротой вскрывая и разворачивая коробки и пакеты, вампир показывал, объяснял, расточал хвалы, примерял на хозяина, на себя, тряс в воздухе, сыпал словами, описывая все неописуемые достоинства этой вещи, словом, вел себя точь–в–точь как торговка в приснопамятных Лужниках конца далекого ХХ века, когда она твердо решила вытянуть у вас деньги, – с той только разницей, что Лаэрт проделывал все это совершенно бескорыстно.
– Рекомендую, – верещал Лаэрт, – ультрамодный костюм «Умри от зависти», сделан из особо прочной паутины, сшитой лазерным швом, с металлическими заклепками; или «Принц не нищий», джинсы с прорехами, залатанными рубиновыми и сапфировыми заплатами; или…
Но Филипп был противником излишеств в одежде. С помощью Лаэрта он облачился в белую рубашку, простой костюм из серебряной парчи и куртку–хамелеон из кожи Бальзака, менявшую цвет в зависимости от того, сколько красивых девушек находилось рядом с ее обладателем. Обычно куртка стояла на максимуме, выражавшемся в переливчатом пунцовом оттенке. Впрочем, вела она себя вполне прилично.
– Жуткий красавец! – в экстазе заключил Лаэрт.
Вампир летал вокруг Филиппа, пинал шары, сдувал с хозяина пылинки и восхищался во весь голос: несомненно, это было самое удачное одеяние хозяина, с которым не мог идти в сравнение никакой жалкий смокинг, – как известно, род халата, который наши предки носили за неимением лучшего.
– Изумительно! Восхитительно! Обворожительно! – простонал вампир в 624–й раз, потирая три пары рук и обмирая от неподдельного восторга.
Филипп повернулся к зеркалу, и оно показало ему стройного молодого человека с тонкими чертами одухотворенного лица и непокорной каштановой прядью на лбу. Он отбросил ее назад, и отражение в зеркале показало ему язык. Что и говорить, он был очень хорош.
– Я возьму истребитель, мало ли что может случиться в дороге. Если будет пробка, придется нырять штопором.
Лаэрт хлопнул в ладоши, и в стене, мягко зазвенев, открылся лифт. На прощание Филипп в отместку показал своему изображению нос. А потом дверцы лифта сомкнулись, и в следующее мгновение он вознесся на крышу, где Филиппа ждал аэромобиль «Черный айсберг» 2200 года выпуска, коллекционная модель, снабженная к тому же четырьмя сверхреактивными двигателями, усовершенствованной катапультой и особыми средствами на случай столкновения с воздушной полицией. Филипп пристегнулся. Лаэрт висел над взлетной площадкой и, утирая слезы, махал платочком. Плавно поднявшись над крышей, машина развернулась на двести шестьдесят пять градусов и ринулась в ночь.
