Второго сына, своего младшего ребёнка, Мартин сейчас держал на руках. Поднятый слишком рано, двухлетний Майкл задремал сразу же после того, как они вышли из своего жилого блока, сейчас он тихо посапывал на плече у отца, мягкие пушистые волосы на затылке при каждом вдохе щекотали щёку Мартина. Мартин удержался от желания ещё крепче прижать сына к себе, боясь его разбудить.
С Майклом всё было совершенно по-другому… Принимавшая роды акушерка, хорошая знакомая их семьи, сразу же после его рождения вынесла вердикт: «Вылитый отец!». Дело было не только во внешнем сходстве. Майклу передались не только черты внешности, но и характер отца, между ними сразу же установилась какая-то подсознательная, не подкреплённая словами внутренняя связь, своего рода единство душ. Мартин умел угадывать малейшие желания сына задолго до того, как научил его произносить первые слова; он старался передать ему всё, что умеет и знает сам — разумеется на том уровне, что доступен маленькому ребёнку. Мартин гордился тем, что первое слово, которое произнёс малыш, было «папа», а не «мама», он радовался каждому небольшому успеху сына — первым неуверенным шагам, навыкам самостоятельно есть ложкой, неловким попыткам самостоятельно застегнуть молнию на курточке. Каждый новый усвоенный навык всё теснее сближал его с Майклом… и всё больше отдалял от него Матвея.
Мартин попытался вспомнить, когда последний раз по-нормальному общался со старшим сыном, и не смог. Всё общение сводилось к задаваемым формальным вопросам — как дела в школе, какие планы на выходные, и тому подобным простым вещам; причём Мартин не всегда дослушивал до конца рассказы сына.
Мартин беспомощно огляделся по сторонам. Посадка на космолёт происходила без излишней суеты, взлётный ангар был полупустым. У гравилёта, расположенного чуть дальше от них, какой-то пожилой мужчина, явившийся на посадку только сейчас, ожесточённо размахивая руками, что-то эмоционально доказывал охранявшему трап космодесантнику. До Мартина доносились обрывки фраз: «Это несправедливо… мне всего шестьдесят семь… я абсолютно здоров… я могу быть полезен…» Космодесантник что-то ему отвечал, пытаясь успокоить, из-за расстояния слов его не было слышно. Но мужчина не успокаивался, он говорил всё громче и перешёл на крик. Раздался негромкий хлопок; Мартин вздрогнул, узнав звук пистолетного выстрела, и поспешно отвернулся, чтобы не видеть, как человеческое тело упадёт на твёрдый бетон.
У стены ангара, метрах в пятидесяти от космолёта, сбилась в стайку небольшая группа брошенных детей. Человек сорок или пятьдесят, разных по возрасту — от грудных малышей до подростков. Вели они себя тоже по-разному. Одни казались полностью ушедшими в себя — сидели, сжавшись в комок, плотно обхватив колени и глядя перед собой ничего не выражающим взглядом. Некоторые плакали. Мальчик лет четырёх, темноволосый и большеглазый, волоча за лапу большого плюшевого мишку, обходил окружающих, спрашивая, где его мама. Малыши, не понимавшие, что происходит вокруг, смеялись и играли. Самые младшие спали в специальном отсеке, отгороженном из брошенных багажных сумок.
В небольшом посёлке при биостанции, где проживала семья Шурмановых, население составляло чуть больше двух тысяч человек, размещавшихся в раскиданных по территории острова многоквартирных блоках. Мартин с сыновьями отправился к посадочному ангару вскоре после того, как была объявлена эвакуация, но поскольку их жилой блок располагался на краю посёлка, немного в стороне от остальных, к месту посадки они добрались в числе последних, когда большинство семей уже поднялись на борт космолёта. Поблизости не было никого из знакомых, кого можно было бы попросить провести на борт одного из детей. Впрочем, после того, как четыре года назад Планетарным Советом были отменены запреты по ограничения рождаемости, на планете осталось не так уж много семей, в которых было менее чем по три ребёнка. И стайка брошенных детей, которым не нашлось места на корабле — лучший тому пример.
Всем происходящим руководила девочка лет пятнадцати, высокая и стройная. Слишком взрослая, чтобы можно было назвать её ребёнком, и слишком юная, чтобы без сопровождения кого-нибудь из взрослых получить право подняться на борт космолёта. Ей помогала женщина лет сорока, спокойный, профессионально поставленный командный голос, которым она общалась с детьми, позволял безошибочно угадать в ней школьную наставницу. Впрочем, по всему было видно, что главная тут совсем не она.
Неподалёку, но в стороне от всех, расположилась пожилая супружеская пара. Им было обоим лет под восемьдесят, и выглядели они полной противоположностью друг другу — сухая, как ветка старушка с острым взглядом и пышной седой шевелюрой, и полный, одутловатый старик, с покрытым пигментными пятнами лысым черепом. Супруги сидели молча, взявшись за руки.
Не отыскав никого, кто мог бы ему помочь, Мартин вновь обратился к космодесантнику.
— Если Ваши дети всё равно не здесь, то не могли бы Вы…
— Нет. Мой ребёнок уже на борту. Дочь моего сослуживца. — В голосе десантника Мартину послышались извиняющиеся ноты.
Мартин беспомощно огляделся по сторонам. Немного в стороне от других он заметил наконец знакомое лицо. Женщина была соседкой по их жилому блоку. Она сидела прямо на бетонном полу, поглаживая отвратительного вида мелкую собачонку, и что-то тихо и ласково ей шептала. Дама с собачкой были хорошо знакомы Мартину, даже слишком хорошо — она была их соседкой. Будучи биологом, Мартин отличался любовью ко всем живым существам — за исключением вот этой самой собачонки, которая казалась ему гораздо более мерзкой, чем многие представители местной фауны, которым удалось благополучно перенести терраформирование. Собственно, их знакомство и общение, если подобное выражение в данной ситуации вообще можно было употреблять, сводилось многочисленным жалобам, которые он посылал на собаку и её хозяйку в комиссии по совместному проживанию, эпидемиологическому и ветеринарному надзору. Мартин утверждал, что собака нарушает покой в их жилом блоке, лает по ночам, пугает детей и нарушает санитарию в саду возле их жилого блока. Дело дошло даже до административной комиссии, которая всесторонне изучила вопрос и вынесла постановление, что хозяйка не нарушает правила содержания домашних животных и санитарно-эпидемические нормы совместного проживания. Конечно, укреплению добрососедских отношений это не способствовало.
Но сейчас Мартин вынужден был обратиться именно к этой женщине, поскольку знал, что у той нет ни детей, ни мужа, и мерзкая собачонка является единственным членом её семьи. А правила эвакуации приравнивали домашних животных к багажу и запрещали их вывоз.
