В динамике бодро заиграла музыка. К микрофону вышла девушка в брюках и проговорила, растерянно озираясь:
– Я – человеческая душа. Я ищу то, что мне нужно.
Почти сразу к ней подбежали прочие члены группы, в том числе и Камилло, и начали скакать и размахивать руками. Как объяснил молодой человек в пиджаке, это были всевозможные пороки, и они пытались увлечь душу.
– Некоторым из них, как блуд или курение, или пьянство… им удалось на время завладеть душой, – сказал молодой человек. Улыбка не сходила с его лица, так что было очевидно: при любом раскладе пьеса закончится хорошо.
В секундной тишине слышно было, как где-то сбоку от импровизированной сцены открывают новую банку пива. Бомжеватые личности бросили на «пороки», обступившие «душу», мимолетный недовольный взгляд, и один с брезгливым выражением на лице подобрал под себя ноги, как бы желая держаться подальше от всего этого.
Веселая стайка на краю газона как раз приступала к ритуальному поединку: две девушки забрались на загривки молодым людям, и те принялись скакать, подражая коням, а девицы размахивали руками и пытались сбросить соперницу наземь.
– Эй, не шуметь! – строго прикрикнул на молодежь какой-то человек, присевший поблизости. Он, правда, тоже был с бутылкой, но считал, что любое произведение искусства требует уважения и внимания.
В этот момент одна из девиц все-таки рухнула, увлекая с собою и парня, и образовался клубок из крепких юных рук и ног. Внутри клубка запутались хохот и возмущенные визги.
Строгий человек фыркнул и пересел подальше от веселящейся молодежи. Он хмурился, покусывал губы и изо всех сил пытался получить для себя духовную пользу из зримого.
«Душа» тем временем почти совсем была погребена под «пороками». Участники представления старались вовсю: они приседали, окружив бедняжку, и водили руками в разных ужасных жестах, например, загребая в воздухе когтями или слева-направо, как бы создавая клетку.
Юноша в пиджаке на миг оставил конферанс и сам принял участие в спектакле в качестве действующего лица. Он приблизился к «душе» и провозгласил:
– Иисус любит тебя!
После чего взял «душу» за руку и освободил из-под груды насевших на нее «пороков».
Затем все выстроились в линейку и поклонились.
Аплодисментов не было, но это совершенно никого не смутило. Из динамика, заглушая конфуз, хлынуло детское пение. Оно ностальгически напоминало писклявый пионерский хор. Слов было почти не разобрать, кроме многократно повторяемого припева:
Мы расскажем всем вокруг,
Что Иисус – наш лучший друг!
– Безобразие! – произнес строгий человек и встал. – Сектанты наводнили Россию!
Он хотел было открыть диспут, но у него как-то не получилось, и он ушел.
И вот тут стало очевидным, что в парке незаметно появился толстый кореец. Поначалу он просто бесшумно бродил по траве, поглядывая то на зрителей, то на участников шоу.
Первыми увидела его задумчивая девица номер пять. Кореец все время маячил у нее перед глазами, так что не обратить на него внимания она попросту не могла. Она досадливо щурилась, прикидывая вместе с тем в уме: что интереснее – наблюдать за корейцем или все-таки смотреть спектакль.
Кореец оказался явно любопытней.
Он был, как уже сказано, невероятно толст. Что называется, в три обхвата. Однако это не мешало ему быть грациозным и легким в каждом движении. На нем был синий костюм из чуть блестящей ткани. Черные волосы корейца, обстриженные в кружок, блестели так, словно их намазали лаком. На широченном лице совершенно не было глаз – две заплывшие щелки странно глядели на мир, и задумчивая девица вдруг поймала себя на желании сунуть в них по монетке: они придавали голове корейца сходство с копилкой.
В крупных белых руках кореец держал крохотный фотоаппаратик и постоянно делал снимки. Он прикладывал приборчик к своим щелочкам-глазкам и быстро-быстро нажимал кнопку. Фотоаппаратик вскрикивал по-комариному, и некая часть реальности впечатывалась в его невесомые матрицы.
То и дело кореец прекращал фотографировать и всматривался в окошечко на своей камере, проверяя получившиеся снимки. Что-то в увиденном доставляло ему непрерывное страдание, потому что он охал, ахал, даже вскрикивал и хватался за голову около ушей, после чего вновь васкидывал камеру и принимался делать новые снимки.
Затем ему как будто надоело фотографировать. Камера исчезла в кармане синего костюма, и кореец скользящими шагами приблизился к проповедникам.
– У нас новый брат, – сказал юноша в пиджаке и широко улыбнулся корейцу. – Ты хочешь что-то рассказать?
– Я хочу спросить. – Кореец неожиданно хорошо говорил по-русски. – Ты веришь, что Иисус любит тебя?
– Мы все в это верим! – возгласил юноша. – И любой, кто поверит в Иисуса как спасителя, будет им спасен!
– Ну, здорово! – протянул кореец. – А что ты сделаешь ради Иисуса?
– Все, – сказал юноша. – Все, что не есть грех.
– А, – сказал кореец. Он отошел в сторону на шажок, качнулся взад-вперед и вдруг встал на руки. Огромные, похожие на бревна ноги в синих штанинах, закачались на фоне памятника «Стерегущему», круглое лицо весело сжимало и разжимало кожу вокруг прорезей глаз.
– Ну что? – сказал кореец, продолжая стоять на руках. – А так ты можешь?
Юноша чуть смутился, но улыбка продолжала лепиться к его лицу.
– Не всем даны равные таланты, брат, – сказал он.
– А что еще он мог сказать? – обратился молодой папаша к молодой мамаше.
– Я ставлю на корейца, – отозвалась она.
И поймала ребенка, пытавшегося уползти слишком далеко, за ногу.
Кореец выгнулся и прыгнул. Он сделал сальто грациознее, чем народный артист в цирке, после чего выпрямился, послал публике воздушный поцелуй и сорвал овации.
– А так ты можешь? – закричал он. – Ну, ты можешь так сделать ради Иисуса?
– Во дает! – гаркнули из стайки молодых людей.
– Браво! – неожиданно для самой себя завизжала одна из задумчивых девиц.
– Если Иисус сочтет нужным, чтобы я ради него стоял на голове, он даст мне это умение, – убежденно проговорил молодой человек в пиджаке.
Кореец продолжал хохотать.
– Ты не понял! – крикнул он. – Ты не понял! Я стою на голове не ради Иисуса! Я просто стою на голове!
– А какой в этом смысл? – спросил юноша.
– А какой вообще во всем смысл? – удивился кореец. Он вдруг сделался серьезным. – Ты видишь смысл?
– Да, – сказал юноша.
– Покажи.
– Что?
– Смысл! Если ты его видишь, значит, ты можешь его показать.
– Смысл невидим, но я его вижу…
Кореец в знак протеста прошелся «колесом». Он желал возражать юноше в пиджаке – и делал это с максимальной выразительностью. Бомжеватые пьянчуги глянули в его сторону со снисходительным интересом. Больше всего их занимал вопрос: заодно этот кореец со всеми прочими занудами – или он сам по себе.
