Я категорически отмёл эти предположения и под конец обозвал Вальку занудным ослом.
— Значит, тебя похитили, — выдал он, пропустив осла между ушей и отхлебнув из пятой по счёту кружки.
— В каком смысле? — ошалел я. — Кто?
— НЛО, — в перерыве между глотками важно пояснил Валька.
— Кто, кто?
— Ах, да, ты же не в курсе, самиздатовскую литературу не читаешь. Неопознанные летающие объекты, друг ты мой недалёкий. Не волнуйся, не ты первый, до тебя они уже людишек похищали немало. И некоторым потом стирали память.
— Понятно, — кивнул я, — извини, тебе больше не наливаем. Похищали, значит… И где эти людишки сейчас?
— Да где им быть-то? В психушке большей частью. Заведение такое имени Скворцова-Степанова знаешь? Вот там. Будешь трепаться об этом — сам туда загремишь.
— Спасибо, Валюха, — сказал я. — Теперь, после твоего объяснения, у меня загреметь туда все шансы.
Валька назидательно поведал, что, по его мнению, сидеть в психушке — меньший идиотизм, чем отрицать существование НЛО.
Я послал Вальку туда, где, как я полагал, летают его НЛО, и вскоре об этой истории забыл. Забыл на много лет.
Следы прошедшей вечеринки были столь же заметны, как заметны признаки пронесшегося торнадо. Правда, последний раз торнадо оставило куда меньше разрушений — выбило несколько стекол и свалило пару деревьев. Сейчас же вдобавок к этому весь газон был усыпан скомканными салфетками и пустыми бутылками, у входной двери красовалась лужа блевотины, а под окнами — пара использованных презервативов. По всем признакам, веселье удалось.
Соседние дома, аккуратные одноэтажные приобретения умеренно преуспевающих белых воротничков в новом пригороде Далласа, осуждающе смотрели темными окнами на следы такого безобразия. Правильные и воспитанные, они провожали своих хозяев на работу в семь утра и встречали в шесть вечера. Окна горели ярким электрическим светом до восьми, одобрительно взирая на выгуливающих собак и детей соседей, и мерцали сиреневым от включенных телевизоров до десяти. Они целомудренно закрывались широкими лезвиями жалюзи и оборками тюлевых занавесок в спальнях и гасли до утра, скрывая все, что происходило внутри, будь то яростные ссоры приглушенными голосами, пресное исполнение супружеского долга или злые слезы в подушку. Наутро окна снова являли соседям примерную картинку семейного благополучия.
Мы с Брайеном плохо вписывались в эту панораму тихого, правильного образа жизни. Жители пригорода приобретали свое благосостояние в рассрочку, и потому тряслись над ним, как скупец над сокровищем. Нам оно далось сразу, и мы безрассудно его проматывали. Соседи старательно выплачивали тридцатилетние ипотеки на свои одноэтажные домики — наш дом Брайену подарили его родители. Соседи аккуратно вносили помесячные платежи за скромные "Форды Эскорты" — я беззаботно рассекала на алом "Шевроле Корвете", который купил мне отец. Соседи устраивали чинные ужины с другими семейными парами — мы закатывали неприлично громкие вечеринки с алкоголем, мордобоем и полицией. Да, наш образ жизни совершенно не походил на соседский.
Еще не так давно меня это ничуть не волновало. Со школьных времен я была самой заядлой участницей ночных веселий, и мои вкусы не изменились, когда по настоянию родителей я поступила в Тарлетонский Университет. Именно там я познакомилась с Брайеном. Помимо того, что он был привлекателен — высокий, загорелый, светловолосый, у нас оказалось много общего. Мы оба беззаботно сорили родительскими деньгами, оба курили "Кэмел", оба могли выпить банку пива за десять секунд, танцевать до утра и спать до обеда. Я влюбилась без памяти. Он ответил взаимностью. С молчаливого поощрения родителей обеих сторон, предварительно убедившихся в том, что они друг друга достойны, мы стали жить вместе, по-прежнему беззаботно прожигая студенческие дни…
Я осторожно перешагнула через осколки стекла разбитой входной двери и с опаской заглянула в прихожую… Н-да, внутри разрушений не меньше, чем снаружи.
Организатор мероприятия обнаружился под пестрым шерстяным пледом на диване в гостиной. Брайен спал — беспокойно, всхрапывая и дергаясь, и от него ощутимо разило алкоголем. Я подошла к нему и некоторое время пристально рассматривала его лицо.
Мы жили с Брайеном почти четыре года, но за последние два наши отношения изменились, и не в лучшую сторону. Нет, неправда — изменились не отношения. Изменилась я. Изменился взгляд, которым я смотрела на Брайена. Я словно прозревала и день за днем все отчетливей видела, что у нас куда меньше общего, чем мне казалось раньше. Взаимная любовь к "Будвайзеру", диско и шумным компаниям стала недостаточным поводом для того, чтобы жить с человеком вместе. Тем более, что в своей любви в первому, второму и особенно третьему за последние два года я заметно подостыла. Зато все чаще ловила себя на прежде совершенно чуждом мне интересе к научно-популярным статьям в журналах и политическим репортажам в новостях.
Видимо, Брайен был не настолько пьян, как я думала — он словно почувствовал, что я смотрю на него, завозился, а потом разлепил-таки глаза и уставился на меня мутным взглядом.
— Ты где была? — наконец просипел он, с трудом усаживаясь на диване. На правой щеке отпечатались следы швов от подушек, пестрый плед сполз на пол, демонстрируя по-прежнему рельефный торс и заляпанные пивом и сальсой светлые шорты.
Я неопределенно махнула рукой в ответ.
— А я тебя ждал, — укоризненно булькнул он.
— Да, я вижу, — отозвалась я, указав на следы разрушений.
Брайен набычился.
— Так где ты все-таки была?
Я вздохнула, поднимаясь:
— Задержалась в дискуссионном клубе.
— До трех ночи?
— До трех ночи, — равнодушно пожала плечами я и отвернулась, намереваясь отправиться в спальню. Может, хоть ее торнадо вечеринки обошло стороной.
Ладонь Брайена сомкнулась у меня на предплечье.
— Интересно, о чем это таком можно дискутировать всю ночь напролет?
— Пусти, — попыталась высвободиться я.
— Так о чем? — Брайен крепче сжал мою руку.
Я могла бы ответить, что сегодня "Нью-Йорк Пост" опубликовала статью о книге Дэвида Рорвика "Клонирование человека" и что сегодня войска Родезии вторглись в Замбию. Я могла бы прямо сейчас выпалить то, что набиралась храбрости сказать уже с месяц — что я собираюсь записаться волонтером в Международную Амнистию и поехать в Африку. Могла бы — но… Я заглянула в мутные голубые глаза, заметила в них раздутый хмелем огонь злости и — промолчала.
