что плутать ночью по незнакомому лесу дело стрёмное, а утро вечера мудренее.
Когда на полянке заплясал костёр, Антон открыл рюкзак, достал тушёнку, не глядя протянул одну банку товарищу и принялся рыться в рюкзаке в поисках мультитула. Тушёнку никто не брал. Молодой человек поднял глаза. Его спутник сидел неподвижно, он застыл и уставился в темноту. Медленно – только бы там ничего не было, господи! – Антон повернул голову.
В кустах зашуршало, ветки раздвинулись. Один, второй, третий. Снова они. Вон тот в чёрных джинсах и красной толстовке был в лагере. Антон обернулся. Размытые чёрные силуэты неспеша надвигались от деревьев.
– Бежим!
Антон вскочил, забрасывая рюкзак за спину.
Острая боль пронзила колено. Нога подломилась, и он упал, заорал. Штанина стремительно намокала.
Пал Сергеич выдернул стрелу из ноги напарника, бросил её в арбалетный чехол.
– Извини, парень, – он старался не смотреть на Антона, когда забирал его рюкзак. – Человечий грипп дело такое, сам понимаешь…
Взвыла сирена.
Антон открыл глаза. Маленький экранчик вирт-шлема был залит красным, за бордовой пеленой невнятные тени разрывали человека у костра. С сожалением он снял шлем, отложил его в сторону, сел на жёсткой медицинской кушетке.
– Удивляюсь я на вас, разведчиков, – белоснежная дверь открылась, пропуская в небольшую комнату изящную девушку. Она ловко лавировала среди громоздкой аппаратуры. – Вечно у вас в сеансах треш всякий. Так, голова не кружится? Давай зрачки посмотрим. Ага, нормальные. Пульс в норме. Давление тоже. Пси-индекс в пределах жёлтой зоны. Сойдёт. Вот у меня там, – она ткнула пальцем в шлем, – всегда деревня бабушки. Меня туда на лето возили. Речка, яблоки, ромашки. А у вас, кого ни возьми, вот это вот всё.
Она сморщила носик и отключила большой монитор, дублировавший картинку со шлема.
– Ладно, тебе пора. Вот, подписываю тебе разрешение на выход, покажешь командиру. Одевайся.
Антон встал, оделся и пошёл к двери. Взялся за ручку, обернулся.
– Так хочешь знать, откуда это в сеансах? Я тебе скажу. Когда ты неделю идёшь по болоту в полной выкладке и надеешься, что ноги сгниют, потому что тогда тебя отправят в госпиталь и больше ходить не придётся. Или когда зачищаешь село с живыми людьми потому, что командир так сказал. Вот тогда воспоминания о доме, о семье, о прошлом спасают. Крыша едет несильно, и ты идёшь, и стреляешь. А это… Это то, что на выходах вспоминать никак нельзя. Чтобы не ебануться.
– Вспоминать? Хочешь сказать, что… – зелёные глаза медсестры округлились.
– Да. Тот костёр и правда был. Только я тогда выжил, а лежать остался другой.
Взвыла сирена.
Тяжёлые бронированные створки поползли в стороны.
– Первый, я Орёл-2, выхожу на маршрут. Приём.
– Орёл-2, я Первый, выход подтверждаю. За воротами чисто. Радиационный фон обычный. Связь по графику. Удачи, Орёл-2.
Пустошь встретила привычным ветром, сбивающим с ног и солнечным светом, режущим глаза даже сквозь светофильтры. Печальные панельные многоэтажки, все в чёрных разводах от старых пожаров, провожали отряд грустными завываниями пустых подъездов и выбитых окон.
Как всегда в такие моменты, Антону очень захотелось, чтобы в тот яркий осенний день вслед за сиреной пришли не вражеские ракеты, а всего лишь безобидные зомби.
Сирена смолкла. Двери бункера за спиной захлопнулись. Отряд замер, каждый боец внимательно осматривал свой сектор: вдруг камеры что-то пропустили. Начиналась обычная работа.
В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.
