Голодный - Павел Николаевич Алексеев

Осмотревшись, он снова достал из кармана пузырёк. Братец покичился, что остался один приём, после которого его вес полностью нормализуется до среднего, а именно до семидесяти килограммов. Затем обмолвился, что с каждым днём его аппетит вырастает в разы. «Тянет на дикую жрачку», как он выразился. Однако даже если съесть целого быка, то ни грамма не прибавится. Свойства чудотворного лекарства были поразительными. Виталик излагал свои восторженные мысли так, будто заявился ко мне домой продавать пылесос. Именно с таким пылким взором и певучим голосом начинали свои тирады пришлые «впариватели» подозрительной техники.

«Ты не представляешь, как очищается организм, – говорил с интонацией блаженного. – Не подумай, я не рекламирую это как что-то наркотическое. Хотя, признаюсь, схожесть имеется. Это лекарство, после которого твой разум просветляется, все проблемы забываются, а боль исчезает, растворяется в эйфории, с которой вещество растекается по организму. Пульс учащается, и ты его слышишь, как и всё, что происходит за стенами твоего подсознания. Когда я принял десять первых капель, то сразу же почувствовал, как внутри меня что-то будто ожило, зашипело, но в приятном смысле этого слова. Я испытывал непередаваемые ощущения лёгкости и пустоты. Представь, что ты безмерно влюблён в самую красивую девушку, и она отвечает взаимностью. Тебе такое, наверное, знакомо. Лекарство способно не только подарить стройную фигуру, но и поднять настроение и мужской дух. Ну, ты понимаешь, о чём я. Хотя и соглашусь, аппетит оно тоже поднимает будь здоров. Но это всё мелочи в сравнении с тем, какой оргазм ты испытаешь, когда посмотришь на себя в зеркало на следующее утро. Ты ведь так этого хотел: сбросить хотя бы пятёрку. Тьфу, она через полчаса уже сгорит, даже если ты просто будешь валяться на диване. Поверь, когда я нашёл его в закоулках интернета, то тоже усомнился. Почитал отзывы, не знаю, настоящие или купленные, но выглядели они правдоподобно, и все сомнения испарились как роса в жаркий полдень. Я, ослеплённый желанием помочь себе, своему организму, был готов пойти на всё, чтобы избавиться от того, что наел за последние десять лет. Мне и врачи не раз твердили, что проблемы с лишним весом могут плохо закончиться. Да и сердце начало барахлить. Я не заставляю тебя, а лишь напоминаю о нашем новогоднем уговоре, что пора бы привести себя в форму. Ноябрь на дворе. Ты не пожалеешь! К тому же сейчас на препарат большая скидка».

Его слова обезоружили меня, и он, прочитавший на моём лице любопытство или робкий интерес, тут же утвердил, что скинет ссылку мне на почту. Я согласился. Не хотелось ему отказывать. Это скорее был жест поддержки.

***

Через неделю мы должны были встретиться с ним в это же время, а именно в шесть вечера в кафе. Заранее не договаривались, так как это наша давняя традиция. Если планы и менялись, то один из нас предупреждал об этом, но такое случалось крайне редко – пару раз за восемь лет.

Я прождал его около часа. За это время умял большую порцию картофеля, дюжину крыльев, тарелку гренок и залил всё двумя бокалами нефильтрованного. Лишь после этого беспокойство начало брать верх. Бывало, что кто-то из нас задерживался на 10–15 минут, и виной тому обычно были автомобильные пробки. Я принялся звонить ему. В ответ звучали немые гудки. Странно, Виталик всегда отвечал или присылал сообщение, что перезвонит.

Расплатившись по счёту, я схватил свою куртку и поспешил к машине. Всякие мысли роились в моей голове. Думалось, что с ним что-то случилось. Мной управляли тени тревоги. Они заставили меня заглянуть в бардачок автомобиля и убедиться, что ключи от его дома на месте.

Одноэтажный район старого города выглядел удручающе. Объеденные временем приюты мёртвых душ зарастали вьюном и папоротником, из пустых окон торчали стволы молодых берёз. Раскосые крыши, местами проваленные, показывали грузному небу свою нищету, соседствующую с высотными пещерами, испещрёнными, словно глазами, десятками светящихся окон.

Я ехал осторожно, преодолевая каждый бугорок и лужу, коими была усажена первобытная дорога упадочного городка. Свет фар отвоёвывал у тьмы клочки видимой жизни, которой не мог похвалиться этот район. Лишь местами по сторонам появлялись обжитые дома, скромно стоявшие за не обруганным собачьими словами забором из частокола.

Старый родительский дом замыкал длинную улицу Советскую. Огороженное профилированным листом строение виднелось лишь двускатной крышей, из которой серыми змейками во мраке вились полосы печного дыма. На обочине стояла машина брата.

Я надавил на кнопку звонка, но вскоре, не дождавшись ответа, открыл калитку своим ключом и вошёл во двор. Я не был там полгода, но казалось, целую вечность. Двор выглядел неухоженным, повсюду мусор и ветки засохшей яблони. Плитчатая дорожка до покосившегося дома затерялась под месивом из грязи и травы. Лишь редкие следы, по-видимому, Виталика, проглядывались в этой слякоти. В стороне я заметил опрокинутую бочку с мусором, сами отходы разбросал по территории ветер. Этикетки, бутылки и прочий сгнивший хлам стихийно валялись по двору. Каждый из несъедобных предметов был целью настырной галки, хаотично скачущей с зажатой в клюве упаковкой из-под семечек.

Я вошёл в дом. Оттуда мне в лицо вылилась тёплая затхлая вонь. Первые секунды, хотя мной они воспринимались часами, тишина главенствовала как в доме, так и в голове. Я окликнул Виталика, но отозвалось лишь пугающее молчание.

Противный печной треск разбудил моё сознание и вырвал из кислых раздумий и ненужных фантазий. За треском послышался шорох или что-то похожее на копошение, будто воришка проник в обитель своих дорогих мечтаний. Я неспешно двигался по тёмному коридору, миновал вход в кухню, где, как обычно, царствовал бардачный хаос. Со дня похорон матери беспорядок стал частью жизни Виталика. Ржавые кастрюли грудились на полу, а кухонный стол был заставлен горами тарелок и чашек, внутри которых, казалось, выросли новые цивилизации.

Под ногами скрипел пол, раздражая остатки нервной системы. Я старался подавить в себе тревогу, скользившую по телу с каждым шагом всё быстрее. Треск печи из дальней комнаты сначала сменялся шорохом, но вскоре тихое, словно плач, завывание пронзило мою хрупкую душу. Стон рос в моих ушах, был близок. Я двигался на очаг подозрительного звука, прокручивая в голове безумные догадки.

Миновав бисерные шторы, за которыми открывалась широкая спальня брата, я включил свет и увидел то, чего не мог представить в самых кошмарных