Мой привыкший к сортировке ум хочет научиться различать птичьи голоса вокруг и знать названия растений и цветов, которые я вижу. Мама знает большинство из них, а у меня никогда не будет таких специальных знаний — только если работа в питомнике тоже станет моей профессией.
Подъем становится все труднее и круче, но идти можно. Этот малый холм относится к питомнику, поэтому нельзя сказать, что он совсем дикий. Мои ботинки покрыты грязью; к подметкам прилипли опавшие листья и сосновые иглы. На минуту останавливаюсь, ищу место, чтобы соскрести с подметок грязь и двигаться быстрее. Но здесь, в питомнике, упавшие деревья и сломанные ветки тут же убирают. Пришлось чистить подошвы, одну за другой, прислонившись к дереву.
Двигаюсь дальше. Ногам стало легче, и я прибавляю шаг. Вижу гладкий круглый камешек, похожий на яйцо. Совсем как тот, который Брэм подарил дедушке. Оставляю его лежать в траве и иду еще быстрее, раздвигая ветки и не обращая внимания на царапины на руках. Даже когда упругая сосновая ветка, отскочив назад, больно бьет по лицу колючими иголками, я не останавливаюсь.
Похоже, я первая доберусь до вершины, и меня это радует. И вот впереди просвет; вместо древесной чащи я вижу небо и солнце. Я почти у цели. «Дедушка, посмотри на меня», — кричу я беззвучно, но он меня не слышит...
«Посмотри на меня».
Внезапно сворачиваю и скрываюсь в кустах. С трудом продираюсь через них, пока не падаю на кучу опавших листьев, где надеюсь укрыться от чужих глаз. Темно-коричневое платье будет отличным камуфляжем.
Дрожащими руками достаю листок. Не об этом ли я мечтала сегодня утром, когда прятала медальон глубже в карман платья? Могла ли знать, что этот момент настанет здесь, между деревьями?
Вряд ли можно найти лучшее место, чтобы прочитать то, что там написано. Дома меня может кто-то увидеть. В поезде, в школе, на работе — тоже. И даже в этом лесу, густо заросшем разнообразной растительностью, когда наполненный утренним туманом влажный воздух касается моей кожи, мне не совсем спокойно. Жужжат насекомые, поют птицы. Моя рука сметает с бумажки листик, и капля росы падает на нее с таким звуком, как падает на землю спелое яблоко.
Что дедушка оставил мне?
Тяжесть этой тайны на моей ладони, и я ее открываю.
Я была права: слова написаны давно. И хотя я не узнаю шрифта, я узнаю формат.
Дедушка оставил мне стихи.
Ну, конечно. Моя прабабушка. Сто стихотворений. Мне не надо заглядывать в школьный порт, чтобы понять: это стихотворение — не одно из них. Она сильно рисковала, спрятав этот листок, а дедушка и бабушка рисковали, сохраняя его. Какое стихотворение стоит того, чтобы из-за него потерять все?
Уже первая строка привлекает мое внимание. Глаза наполняются слезами. Не знаю почему, но она потрясает меня так, как ничто раньше не потрясало.
Покорно в ночь навек не уходи.
Продолжаю читать и, хотя не все слова ясны для меня, понимаю, что оно должно было значить для дедушки.
Покорно в ночь навек не уходи,
Борись, борись, чтоб день не угасал,
Чтоб молниям не дать остыть в груди.
Но, по мере того как я читаю, я начинаю понимать, что оно значит для меня.
Уставшего от жизни не буди.
Пусть он мудрец — иссяк его запал.
Но ты покорно в ночь не уходи[6].
В моей груди пока нет молний. Не высекают молний и мои слова. Дедушка сказал мне об этом перед смертью, прочитав мое письмо, написанное чужими словами. Ничто из того, что я до сих пор написала или сделала, не изменило ничего в этом мире. Но сейчас я понимаю смысл слов «бороться» и «уходить покорно».
Читаю все стихотворение до конца. Глотаю его, выпиваю его до дна. Читаю о неистовой борьбе, ярком свете и молниях, и, хотя понимаю не все — язык слишком устарел, — понимаю достаточно. Понимаю, почему дедушка любил это стихотворение. Теперь и я его люблю. Целиком. И молнии, и свет, и борьбу.
Под текстом стихотворения — имя автора: Дилан Томас (1914-1953).
На обратной стороне листка — другое стихотворение. Оно называется «Пересекая отмель», и его автор жил еще раньше, чем Дилан Томас: лорд Альфред Теннисон (1809-1892).
«Так давно», — думаю я. Так давно они жили и умерли. И они, как и дедушка, никогда не вернутся назад.
Жадно читаю и второе стихотворение. Вчитываюсь в слова обоих стихотворений снова и снова, несколько раз, пока не слышу громкий треск ветки или палки рядом со мной. Быстро складываю листок и прячу его. Я слишком задержалась. Надо идти, чтобы наверстать время, которое я потеряла.
Надо бежать.
Стараюсь не задерживаться, хотя бежать сквозь ветки вверх, к вершине, тяжело. Слова стихотворения Томаса такие яростные, такие красивые, повторяю их про себя на бегу. Снова и снова думаю: покорно не уходи, покорно не уходи, покорно не уходи. И уже почти на вершине истина осеняет меня: вот почему они не включили это стихотворение в число избранных.
Оно учит бороться.
Еще одна ветка стегает меня по лицу во время бега, и я вырываюсь на открытое пространство. Озираюсь в поисках инструктора. Его не видно, но кто-то уже сидит на самой вершине. Кай Макхэм.
К моему удивлению, на вершине мы с ним одни. Ни инструктора. Ни одного участника.
Никогда раньше я не видела его таким спокойным и счастливым. Он сидит, опершись на локти и откинувшись назад, лицо обращено к солнцу, глаза закрыты. Он выглядит беспечным и непохожим на себя. И я понимаю, что он всегда взглядом держит людей на расстоянии. Когда он слышит меня, то открывает глаза, и я ловлю в них проблеск искренности, но после снова вижу только то, что он хочет, чтобы я видела.
Из-за деревьев выходит инструктор и останавливается около меня. Он ходит тихо, и я опасаюсь, не видел ли он меня за деревьями немного раньше. Он смотрит на датапод в своей руке и снова на меня.
— Кассия Рейес? — спрашивает он. Очевидно, ожидалось, что я финиширую второй. Значит, моя задержка в лесу была короче, чем я думала.
— Да.
— Сядьте там и ждите, — говорит инструктор, кивая на зеленую полянку на вершине холма. — Любуйтесь видом. Согласно расчету, только через несколько минут здесь появится кто-то из остальных. — Он указывает жестом на датапод и снова исчезает среди деревьев.
Момент растерянности, и я иду к Каю, стараясь сохранять спокойствие. Сердце бьется часто из-за бега и из-за звуков, которые меня спугнули.
— Привет, — говорит Кай, когда я подхожу ближе.
— Привет. — Я сажусь на траву рядом с ним. — Не знала, что и ты занялся восхождением.
