— Нет, — мотнул головой Игорек, сразу разочаровавшись и ища на ощупь кнопку выключения компьютера.
— Жаль, — расстроился динамик. — Продолжить регистрацию?
— Продолжить, — сказал Игорек, цепляясь за мышку, словно за последний символ своего контроля над ситуацией.
— Статус на момент принятия Закона: Вершитель, Искуситель, Воин, Оружие, Транспорт, Животное, Кукла, другое?
— Другое.
— Уточните, — вежливо попросил динамик.
Игорек не знал, что ответить — он с тревогой прислушивался к звукам в прихожей — вдруг вернется мать и застанет сына посреди такого разговора?
В прихожей было тихо.
В вежливости голоса динамиков звучала снисходительная издевка — если ты даже не Животное, то…
— Я… я друг Криса. Криспера Хайне, телефон доверия.
Что-то должно было случиться после этих слов, но ничего не случилось. Только тишина нависла, а алые кубики на экране перестали подскакивать и показывать полированные бока.
— Ваш регистрационный номер — шесть нулей, — наконец сказал динамик. — Ваши пароли действительны только в Запределье. Ваши возможности неограниченны только в Запределье. Вы имеете право на получение информации при условии, что находитесь в Запределье. Желаете приобрести регистрационный пакет на пользование СколНетом без ограничений?
— Ну например, — глухо сказал Игорек, втайне надеясь, что беседующая с ним программа не сможет опознать такой расплывчатый и плохо сформулированный ответ.
— Стоимость регистрационного пакета на пользование СколНетом без ограничений — одна человеческая жизнь или, в пересчете на действующую систему денежных эквивалентов — тридцать тысяч долларов.
— Тебе их тоже на sms? — не удержался Игорек.
В ответ узкая щель флоппи выплюнула на пол черную, без каких-либо опознавательных знаков, карту.
— На нее.
И тогда Игорьку стало по-настоящему страшно. Рванув из комнаты, он захлопнул дверь с грохотом, сотрясшим комнату, — звякнули жалобно льдистые капельки люстры. Сердце колотилось, грозя выломать ребра, во рту стало горько.
— Все нормально, — еле дыша, выговорил Игорек, подпирая дверь спиной. — Все хорошо… я заболел. Давно заболел. С того момента, как умер, я очень болен… Мне нужна больница. Я… заболел…
В комнате тихо смеялись. Из зеркала напротив выглянул сочувственно неведомый кто-то и снова занавесил свое черное окно все отражающей шторой.
Пока Игорек боролся с поисковиком, на другом конце города, в маленькой студии под беспощадным светом софитов, сидела в узком вращающемся кресле тоненькая девушка, чье лицо оказалось под прицелом нескольких фотокамер. Рядом с девушкой в таком же неудобном кресле расположился улыбчивый искусно загримированный ведущий.
— Скажите, доверяете ли вы профессионализму сформированной команды врачей?
— Да, — без промедления ответила девушка и по привычке облизнула подкрашенные губы, недавно затянувшиеся новой кожицей. — Я являюсь доказательством этого профессионализма, — и улыбнулась, тряхнув белокурыми кудряшками. — Люди могут быть уверены, что ошибки произойти не может. В сектор сокращаемых по программе обновления генофонда и помощи роста здоровой нации невозможно попасть, если вы не находитесь в группе риска.
— Наверное, ошибка произошла на уровне врачей областной поликлиники, — сказал ведущий и затуманился.
— Понимаете, — с жаром ответила девушка, — я так страдала из-за этой ошибки! Порок сердца! Неоперабельный случай! Ну представьте… как бы вы жили с таким диагнозом? Как я жила? Я могу сказать… у меня отняли счастливое детство!
— О профессионализме областных врачей мы поговорим позже, — сказал ведущий, снова приобретая цветущий вид. — Вы можете назвать произошедшее с вами спасением?
— О нет, — сказала девушка. — Только справедливостью.
Ведущий ловко закинул ногу на ногу, согласно наклонив голову.
— Здесь нечему удивляться, — сообщил он, — ваш диагноз был ошибочным, Юлия, и вы никак не могли попасть в сектор сокращаемых.
Он повернул одухотворенно-красивое лицо к камерам и сказал проникновенным грудным голосом:
— Правительство заботится о вас.
Мигнул огонек камеры, оповещающий о конце съемки.
— Я могу идти? — спросила девушка, разом потеряв весь запал.
— Да.
Она выходила из здания, петляя по узким бесконечным коридорам, наталкиваясь на деловито спешащих куда-то людей, и ее шатало от усталости. Это была третья съемка за день, домой попасть не удавалось, кормить ее никто не стал, и от единственного удобства — кожаного сиденья дорогой машины, — ее уже воротило.
— Еще съемка? — спросила она, выбравшись под серый проливной дождь.
— Нет, Юлия. — Над ней распахнулся черный тугой зонт. — Вы можете поехать домой.
Она подняла голову и уперлась взглядом в гладко выбритый казенный подбородок.
— А что с Сашкой?
— Все по-прежнему. Не переживайте, Юлия, медики сделают все возможное.
— А если нет?
Под ногами хлюпали пузырящиеся лужи.
Зонтик щелкнул, собираясь в длинную трость. Перед Юлькой услужливо открылась полированная дверца черного джипа. Капли воды катились по тонированному стеклу.
— До свидания, Юлия. И не забывайте о нашем разговоре.
— До свидания, — пробормотала она, забираясь в кожаный, с горьким запахом салон автомобиля.
И когда машина уже тронулась, выворачивая со стоянки, попросила:
— Отвезите меня в больницу, пожалуйста… Домой я сама как-нибудь.
Видимо, такая просьба не выходила за рамки дозволенного, потому что водитель лишь кивнул и выбрал другую дорогу. Местонахождение больницы, где лежала Сашка, он знал.
Через двадцать минут остановился у желтых корпусов, закованных в сеть металлического забора, свернул к красно-белому шлагбауму.
Из маленького поста вынырнул в серый дождь такой же серый охранник, бегло, но внимательно проверил документы и пропустил машину.
— Спасибо.
Она выпрыгнула на мокрый асфальт и кинулась бежать к двери, снова удивляясь тому, как легко и спокойно ей дышится и как сладостно-безопасно бьется сердце — словно рыболовный крюк из него вынули. Счастье… вот оно счастье… если бы только Сашка…
— К Новиковой Саше можно?
Ей выдали пластиковый желудь с синими бахилами внутри. Сказали этаж и палату и кивнули в сторону лифта.
Лифт, узкий серебристый пенал, быстро доставил ее к полукруглой арке полного искусственных растений холла.
Попались по дороге две медсестры — в нежно-зеленых брючных костюмах вместо вечно бьющих в глаза белоснежных халатов.
