- Я не понимаю...
- Я искал вечный двигатель, но хотел-то вечной жизни... Я думал, что если мне откроется одно, то недалеко и второе. Но и вечное движение мне не давалось – годы потратил я на этот паровоз, а он не желал работать. Тогда я обратился к гремлинам – я знал о них, ведь я столько лет проработал механиком... Я досыта накормил их своей кровью, но вечное движение было им не по силам. Тогда они призвали нечто... Оно выполнило мое желание, но сожрало мою жизнь. Теперь у меня есть вечное движение и вечное существование, но нет жизни – я лишь слуга, механик при паровозе.
Феофанов замолчал, а я не знал, что бы еще у него спросить. Между тем пейзаж за окном начал меняться – мы подъезжали к городу. Колеса бодро загрохотали на стрелках. Это был не тот город, который я уже успел изучить, и в то же время это был он – новые постройки как бы просвечивали сквозь строения начала века. Паровоз шел по станции, исчезнувшей после двух войн и революции, постукивая на стыках давно разобранных рельсов. Он приближался к центру, и современность смутными тенями проступала сквозь добротные заборы купеческих домов и белые стены небольших церквушек. Единственным маяком оставался пакгауз – он, похоже, прочно пустил корни в обоих мирах. Сначала мне показалось, что мы возвращаемся в него, но лязгнула стрелка, и паровоз изменил направление, все больше отклоняясь в сторону. Мы неторопливо двигались по какому-то запасному пути, сквозь него смутными тенями проступала улица... И вдруг я увидел, куда мы направляемся – у обочины стояла машина Федора. Лейтенант еще не успел в нее сесть, он только взялся за ручку двери. Его движения были неестественно медленными, как при замедленной съемке – вот он открывает дверь, садится, вставляет ключ в замок зажигания... Паровоз стремительно приближался, и вдруг я понял, что сейчас произойдет. С диким криком я оттолкнул Феофанова и дернул за бронзовый рычаг экстренного тормоза. Машина со скрежетом и шипением резко остановилась, и я спрыгнул из кабины – предупредить Федора, спасти...
- Нет, ты не можешь! – раздался крик механика, но я уже свалился с раскладушки, разом проснувшись.
Несколько секунд я стоял на четвереньках, приходя в себя, потом поднялся и посмотрел на паровоз. От котла ощутимо тянуло теплом. Вдруг, к моему ужасу, огромные чугунные колеса со скрипом провернулись, из перепускных клапанов с шипением ударили тонкие струйки пара С лязгом перескочила стрелка, и чудовищный механизм медленно покатился в мою сторону. Я застыл, увидев в кабине паровоза скелет в истлевшем картузе, нахлобученном на голый череп...
Мощный рывок за плечо вывел меня из ступора. Между мной и паровозом стоял лейтенант – китель его был разорван и весь в подпалинах, от него ощутимо несло гарью.
- Так вот ты кто, сука! – заорал он, - на, получи!
Тут я увидел, что в его руке двадцатилитровая канистра, из горловины которой свисает тряпка. В воздухе резко запахло бензином. Федор, резко хакнув, с натугой метнул ее прямо в паровоз. Канистра попала в шатунный механизм, секунду сопротивлялась, но не выдержала напора чугунного кривошипа и лопнула, заливая бензином блестящие поверхности. Старлей моментально зажег спичку и кинул ее вслед за канистрой, одновременно мощным движением практически выкинув меня за шиворот из пакгауза. Внутри глухо ухнуло пламя, и лейтенант выскочил вслед за мной. Мы одновременно налегли на створки ворот, закрывая чудовище внутри. Из пакгауза донесся глухой вой, нарастающий стон умирающего механизма.
- Бежим отсюда! - заорал на меня Федор
И мы побежали.
Мы успели чудом – когда мы уже неслись, не разбирая дороги, сквозь крапиву и кусты, сзади громко ухнуло, как будто выдохнул великан, и стены пакгауза разлетелись кирпичными обломками
- Котел взорвался! – с удовлетворением в голосе сказал лейтенант, - кранты ему!
Я ничего не ответил – в наступившей тишине, за потрескиванием гаснущего огня, мне отчетливо слышалось удаляющееся тум-тум-тум железных колес на стыках...
Может быть, мне показалось...
Почтовый демон
Историю эту я не наблюдал своими глазами, а был, так сказать, ее «удаленным» свидетелем, потому осталась она в моей памяти как случай страшноватый и необъяснимый. Произошла она с моим бывшим однокурсником и давним другом Андреем Мещерским, человеком неординарным и талантливым. После окончания университета он несколько лет был увлеченным военным журналистом, и завоевал себе на этой ниве немалую известность, поскольку от опасности не бегал и сиюминутной политической конъюнктурой не увлекался, стараясь дать картину максимально объективную. Казалось бы, что еще нужно человеку? Любимая работа, негромкая, но заслуженная слава, приличные деньги… Однако, в некоей горячей точке пережил он нечто такое, что судьба его повернулась совершенно. Подробностей я не знаю, поскольку рассказать сам он не пожелал, а я из деликатности не расспрашивал. Надо сказать, что мы с ним не виделись практически ни разу с самого университета, однако общаться не прекращали, регулярно обмениваясь письмами по электронной почте. И вот, после долгого перерыва, он написал мне, что журналистику бросил и поступил в духовную семинарию, окончив которую стал священником. И, хотя предлагали ему службу и в пресс-центре РПЦ, и в столичных храмах, от всего он отказался, предпочтя распределение на общих условиях в некий далекий сельский приход, на замену скончавшемуся там старому батюшке. Чтобы избежать возможных искажений истины при пересказе, привожу этот рассказ так, как видел его я - через окно почтовой программы.
From: Andy Meschersky
To: Артем Ванкель
Received: 8 мая 20.. г. 16:22
Subject: Доехал!
Привет, Артем!
Хоть и пугал ты меня предполагаемой жизнью в «медвежьем углу», где пишут письма раз в год пером, выдернутым из рождественского гуся, и сплавляют их весной по реке, засунув в бутыль из-под самогона, – не так уж все и страшно. Пусть телефонных проводов сюда и не провели, но GPRS в моем мобильнике работает почти без сбоев, так что ты будешь по-прежнему получать от меня свежие новости по электронной почте. В общем, без Интернета я не остался – со мной верный ноутбук, без которого я чувствовал бы себя как гусар без коня. Все-таки, как бы ни пенял мне мой семинарский исповедник, который по старости лет считает любую технику наваждением диавольским, отказаться от компьютера выше моих сил. Да и так ли это страшно? Компьютер – лишь инструмент, который мы можем употребить как во зло, так и во благо. И гусиным пером можно написать текст греховный, и на клавиатуре можно настучать вещь духовную. Нет греха в вещах, а есть он лишь в человеках…
