— Если кто не знает Иону Шекета, то мог бы не приходить на это чествование.
— Простите, — пролепетал абориген. — Откуда же мне знать Шекета, если я только вчера вернулся из «Угольного мешка»?
— Как? — вырвалось у меня. — Вы — тот самый Амос Сельмир?
— Да, — скромно признался барбасец, и со всех сторон послышались ахи, охи и причитания. Да, в нашу компанию действительно попал Амос Сельмир, о котором в утренних новостях сообщали, что этот господин провел три стандартных года в полном одиночестве на абсолютно необитаемой планете в туманности «Угольный мешок».
Я растолкал гостей, взял Сельмира за один из его кривошипов и увел к себе. Всю ночь я слушал его рассказ и должен признаться, что ничего скучнее мне не приходилось слышать никогда в жизни. На безымянной необитаемой планете Сельмир оказался случайно, поскольку его звездолет сбился с курса и влетел в темную туманность «Угольный мешок». В полном мраке, где даже рентгеновские локаторы оказались бесполезны, корабль наскочил на астероид, Сельмир катапультировался и опустился на планету, не занесенную ни в один регистр. Средств связи у него не было, но, к счастью, воздух оказался пригоден для дыхания, а местные кораллы — единственная и довольно странная форма жизни — вполне съедобны.
Первый месяц Сельмир бродил по планете и ел кораллы. Второй месяц Сельмир бродил по планете и ел кораллы. Первый год он бродил по планете и ел кораллы… Каждый год, каждый месяц и каждый день были похожи друг на друга, как две немаркированные биокапсулы. Он мне так и рассказывал: «На тринадцатый день я шел на восток и ел кораллы… На триста восьмой день я шел на восток и ел кораллы… На тысячу семьсот…»
Поняв, что сейчас усну, я прервал путешественника словами:
— Скажите, дорогой Сельмир, ну хоть что-нибудь с вами происходило, кроме того, что вы шли и ели кораллы? Гроза, например?
— На планете не было гроз, — сообщил он.
— Нападение хищников?
— На планете не было хищников…
— Но хоть что-нибудь с вами происходило на протяжении этих трех лет? — в отчаянии воскликнул я.
— Да, — печально сказал Сельмир. — У меня семьсот шестьдесят три раза случилось несварение желудка из-за чересчур однообразной пищи.
— Вы так точно это знаете? — поразился я.
— Конечно, я вел счет, делая царапины на поверхности скафандра!
— И вы не сошли с ума от такого однообразия? — невежливо осведомился я.
— Почему не сошел? — удивился Сельмир. — Сошел, конечно. Раньше я мог решать в уме гонсатовские уравнения седьмого порядка, а сейчас даже дифференциальные уравнения в частных производных поддаются мне с трудом!
— Понятно, — вздохнул я и подумал о том, что если этот горе-путешественник надумает опубликовать книгу о своих приключениях, то в ней будут тысячи совершенно одинаковых страниц.
Однако мое воображение уже разыгралось, и, выпроводив Сельмира, я сразу продиктовал моему компьютеру название будущего романа: «Необыкновенные приключения Круса Робинсона».
Первое, что я сделал с прототипом, это пересадил его с одноместного разведывательного звездолета на линейную торговую баржу «Багдадский вор» с большим экипажем. И разумеется, никакого «Угольного мешка». Баржа в моем романе попадает в пространственный тоннель между двумя черными дырами и, естественно, погибает в результате действия мощных приливных сил. Экипаж не успевает спастись и почти в полном составе сваливается под сферу Шварцшильда, так что о дальнейшей его судьбе никто ничего знать не может — даже автор, если он, конечно, уважает законы природы, не им придуманные.
Крусу Робинсону, медику, лечившему в полете перевозимых на барже разнопланетных животных, удается спастись, поскольку в момент катастрофы он находился в желудке ругаболля с Акро-94. Ругаболль, конечно, не выдержал пространственного прилива, но принял на себя главный удар сил натяжения, тем самым сохранив моему герою не только жизнь, но даже рассудок.
Прилив вынес Круса Робинсона на необитаемую планету, не такую скучную, конечно, как планета Сельмира — были там и странные животные, питавшиеся вечерними закатами, и растения, чьи стволы, вытягиваясь вверх и изгибаясь, создавали над планетой арки высотой до тысячи километров… В общем, скучать Крусу Робинсону не пришлось ни одной минуты — надеюсь, что и моему читателю тоже.
Он едва успел прийти в себя и размять члены, окоченевшие от полета в пространственном приливе, как на планету с грохотом стали падать уцелевшие части погибшей баржи. Сначала упал отсек с продовольствием, причем все консервные банки от удара пришли в состояние самораспаковывания, так что Крус Робинсон до конца жизни был обеспечен качественной космической пищей. Несколько часов спустя на планету сковырнулся покореженный капитанский ботик — вездеход, способный перемещаться по земле, под водой и по воздуху. Так уж получилось, что в результате сильнейшего удара все покореженные части встали на свои места и даже более того: некоторые детали в результате рентгеновского облучения в эргосфере черной дыры приобрели неожиданные свойства, и капитанский ботик оказался способен даже зарываться под землю и передвигаться в толще планеты.
Крус Робинсон не успел порадоваться своему везению, как его едва не убил свалившийся ему чуть ли не на голову огромный контейнер, в котором оказался корабельный арсенел — семнадцать широкозарядных атомных фрустеров, две тысячи шестьсот семьдесят широких зарядов к ним, две самонаводящиеся и саморазмножающиеся ракеты «Аргонавт» и еще много всякого оружия, так необходимого путешественнику на необитаемой планете.
Подумав, Крус Робинсон назвал свою планету Даниэлой, и, когда роман вышел в свет, многие читатели спрашивали меня, почему я придумал именно такое название. «Господа, — отвечал я, — что вы ко мне пристаете? Даниэлой планету назвал мой герой Крус Робинсон, автор не имеет к этому никакого отношения! Или вы считаете, что герой литературного произведения не обладает собственной волей, не зависящей от воли создателя? Да оглянитесь вокруг — разве я и вы, все мы не такие же герои такого же литературного произведения, написанного кем-то на заре развития Вселенной, а может, и до ее рождения? Почему собственную свободную волю вы цените, как высокий дар, а такой же свободной воле Круса Робинсона отказываете в праве на существование?»
Итак, Крус Робинсон провел на Даниэле сто семнадцать долгих лет. В первые годы он был занят, в основном, строительством дома, используя местную металлоидную древесину в качестве каркаса этого мегалитического сооружения, достигавшего в высоту верхнего магнитного пояса планеты. Разумеется, жить в этом сооружении он не собирался и в последующие годы объездил на вездеходе все континенты Даниэлы, погружался во все ее моря, вгрызался в недра и едва не добрался до самого центра планеты, но вовремя остановился, сообразив, что из центра ему будет трудно выбраться на поверхность: он попросту не будет знать, в каком направлении лучше всего двигаться, ведь все направления, ведущие из центра чего бы то ни было, абсолютно равноправны!
