— И да и нет, — Лас обняла её. — Нам туда. Мне туда, — указала она на тёмный пролом. — А ты — решай.
— Я с вами! — Каэр ответила немедленно. — Я с вами!
Башня
— Что с ней? — спросила Лас. Хорёк не удивился, обнаружив, что они вернулись. Удивишься теперь чему-нибудь, как же.
— Спит, — пояснил Хорёк. — Она ничего не будет помнить. Так будет лучше для всех.
Каэр опустилась на колени и погладила спящую Незнакомку… нет, незнакомку по щеке.
— Приятных снов, — пожелала она.
— Что с остальными? — Лас устало опустилась на пол. Свиток. Так и держит его в руке. Правда, теперь это обычный старый пергамент. Чудеса кончились? Или нет?
— Вроде все живы, — Хорёк тоже уселся. — Честно говоря, я бы немного отдохнул.
И они рассмеялись, все трое. Лас с трудом встала подошла к окну.
Море успокаивалось. И алая полоска тронула восток.
— Скоро восход, — пояснила Лас. — Какой свежий воздух! Правда?
Страна Цветов, Вассео 25, 9:30
— Лас, ты куда? — Вейс стояла, подбоченившись. Столько гостей! Столько хлопот! А Лас опять сидит днями в комнате и делает вид, что ничего не обещала. — Дорман уже здесь! Ждёт тебя!
— Я обещала! — Лас накинула плащ. — Я обещала ей розу.
Вейс вздохнула.
— Ты не отвертишься! Давай, я с тобой!
— Нет, я сама.
— Тогда принеси мне из сарая растопку, дрова все сырые, — Вейс пошла на кухню. Но какие гости! Когда ещё удалось бы собрать всех-всех-всех родственников. Там, на Шамтеране, наводят порядок, чинят и лечат, спасают… Буря столетия. Уж точно!
Лас вернулась минут через пять, сорвала плащ и бросила его в печь. От неё странно пахло — чем-то едким.
— Что с тобой?! — Вейс подбежала, взяла её за руки. — Лас! Что стряслось?
— Её последняя пакость, — Лас поджала губы. — Отравленная роза. Но я не буду её ненавидеть. Никогда не буду. — Она сорвала с себя всю одежду, осталась в чём мать родила. Одежда пошла в печь.
— Лас!! — Вейс была потрясена. — Ты что?!
— Выбрось золу подальше, — посоветовала Лас. — Там какой-то яд. Нет, лучше собери в банку и отдай Стайену. Пусть спрячет подальше. Где Дорман?
— У тебя в комнате! — Вейс сорвала с вешалки свой плащ, набросила на Лас. — Иди! Горе моё… Иди же!
* * *
Лас вернулась минут через десять. Сияя, словно солнце.
— Сказала? — шёпотом поинтересовалась Вейс, хотя и так чувствовала ответ.
— Сказала. Он сказал, что подумает, — и они обе рассмеялись. Положено говорить именно так, что подумает. Ох уж эти обычаи! — А ты?
— Нет ещё!
— Ну, знаешь! — возмутилась Лас. — Иди сейчас же!
— Он потом или пересолит что-нибудь, или порежется! Ты же знаешь мужчин!
— Глупая отговорка! Хорошо, после праздника. На следующее же утро чтобы сказала!
— Да, — Вейс опустила голову. Лас рассмеялась.
— А я выиграла спор! Я первая, Медвежонок!
— Выиграла, — проворчала Вейс. — Загадывай желание.
— Успею! Всё, идём, помогу.
— А одеться не хочешь? — поинтересовалась Вейс и они снова рассмеялись
— Чихать я хотела! Я у себя дома! И мы живы, понимаешь, все живы! И будем жить теперь своей жизнью, долго-долго, да?
— Да, — Вейс обняла её. — Завтра мы всё уберём, гости разъедутся и мы тоже уедем. Туда, где два домика на берегу моря.
Вейс, Тессерон, Техаон 1, 1289 В.Д., 23:20
Вейс уселась в постели. Что-то не так. Сон только что пришёл к ней — сон, в котором она бежала по пещерам, а позади плыли, неслись за ней призраки — и та, без лица, и кто-то, очень похожий на Незнакомку.
Вейс проснулась — словно выпрыгнула из сна. Уселась, ощущая, что обливается потом — и не из-за жары.
Повернула голову — не разбудила ли Лас? Вполне могла и вскрикнуть. Но Лас не было рядом. И… запах. Странный, незнакомый запах. Вейс потрогала подушку Лас, простыню — даже под лёгким одеялом жарко, месяц Техаон начинается жуткой жарой.
Прохладные. Лас ушла, и ушла давно. Но откуда запах? Неприятный, странный запах — запах болезни. Что случилось с Лас? Вчера вечером она была просто уставшей, но не казалась больной. Вчера, когда все они не верили, что вернулись с острова бурь, где кончилась самая главная буря, и в который раз все подумали — всё позади. Отдохнуть, выспаться в этой стране грёз — и всё, домой, назад, жить настоящей жизнью.
— Лас?
Вейс на цыпочках подобралась к ванной. Прислушалась… Лас иногда плакала здесь. Слёзы нужны, не всегда можно без них. Тихо. Вейс почувствовала, что краснеет, приоткрыла дверь…
Тот же запах. Накатил волной. И смятое полотенце — Лас вытиралась им, то чувствуется… что за запах? Что такого случилось с Лас?
Вейс набросила халат, поняла, что её знобит. Нехорошее предчувствие ворочалось в груди. Сердце схватило, да так, что Вейс чуть было не позвала на помощь. Пришла в себя у стола, во рту таяла хинная горечь — нашла таблетки от сердца.
— Лас! — Вейс поняла, что Лас действительно ушла. И если не вернулась сюда — что-то случилось.
Дом спит. Все спят, неделя выдалась тяжёлой. Вейс бросилась к комнате Лас, не сразу сумела отомкнуть замок.
Лас была здесь. Торопилась, что-то искала. Вон, шкаф весь перерыт, и снова этот запах. И ни записки, ничего.
Что она взяла? Во что оделась? Вейс торопливо перебрала вещи. За столько лет успела всё запомнить, гардероб Лас меняла нечасто, да и зачем? Нет походного комплекта — Лас брала его, когда улетала куда-нибудь, посидеть в одиночестве. Полотенца, рюкзак. Куда она собралась?
И… Вейс не сразу решилась заглянуть в «запретную» секцию. Обе они хранили там свои последние наряды. И никогда о них не говорили. Как только Лас начала думать о смерти, Вейс тоже задумалась. Кончилось тем, что положила туда свой белый тефан, последнюю одежду, белые же туфли с зелёными пряжками, и всё. И хватит думать — одежда есть, а остальное неважно.
Секцию тоже открывали. И одного комплекта одежды там не было.
В этот самый момент Вейс перепугалась, окончательно и уже не помнила, что с ней было. Когда пришла в себя, в комнате были все остальные — Мира, Стайен, Вессен, Сэнье и Крайен. Вейс только показывала рукой на полку и не могла ничего сказать.
— Мира, найди её, — приказала Вессен. — Вейс, прошу вас. Идёмте, идёмте отсюда. Мы найдём её, мы сейчас же начнём искать её. Всё будет хорошо.
Не будет, подумала Вейс, и забытье поглотило её. Ненадолго, но поглотило. А когда Вейс открыла глаза, то оказалась в своей комнате, на другой кровати, и рядом сидела Мира. И на лбу Миры были морщины — видимо, хороших новостей нет.
