Лёха поднялся и, сутулясь, медленно направился к Лизе, пнув с пути кастрюлю. Лиза схватила кочергу и неловко выставила её перед собой, как копьё. Кирилл сунул в окошко руку с пистолетом, щёлкнул предохранителем – и не смог нажать на курок.
Он бы не убил Лёху из травматики, да ещё с расстояния метров в пять. В кино обычно говорили, что стрелять в человека трудно, но он легко бабахнул бы Лёхе в спину. Однако его охватила гипнотическая вязкость движений, словно он вклеился в мёртвое пространство.
Так бывало в хорошем триллере, когда и страшно, и невозможно оторваться. Просто гипноз. Теперь Кирилл понял, почему в ужастиках герои всё равно идут в тёмный подвал, где зомби, или в склеп к спящим вампирам, почему всё равно читают какую-нибудь волшебную книгу, воскрешающую мертвецов. Невозможно не доделать этого. Бездна манит, притягивает. Надо досмотреть до конца, как искорёжит человека трансформация в оборотня, как палач отрубит жертве голову и поднимет её, окровавленную, за волосы, как ублюдок Лёха Годовалов всё же сдерёт с Лизы штаны, спустит свои семейные трусы и оттрахает девчонку. Эти события – словно неудержимое падение жизни в колодец ужаса, тут невозможно затормозить, здесь властно тянет к самому главному, как в сексе к оргазму.
Но отдаться этой физической неудержимости – значит, жить как в деревне Калитино: если скучно, то бухаешь, если беден, то воруешь, кто не нравится – того бьёшь, а захотелось бабу – насилуешь соседку. Избив Верку, Кирилл уже попробовал такую жизнь на вкус.
Кирилл навёл пистолет Лёхе в спину, зажмурился, выключая себя из этих правил игры, и нажал на курок. Громыхнуло. Отдача выстрела толкнула Кирилла назад, и он повалился с фундамента в бурьян.
Пока он барахтался, выбираясь из крапивы и репейника, в доме что-то изменилось.
– А! А! А! – мелкими выдохами кричала Лиза.
Кирилл снова запрыгнул на фундамент и глянул в окно.
Лёха лежал на полу вниз лицом, будто убитый. Лиза стояла перед ним на коленях, прижав ладони к щекам, и кричала как заводная.
– Лиза! Лиза! – Кирилл заколотил в раму рукоятью пистолета. Лиза тупо обернулась к окошку. – Это я, Кирилл! Открой дверь!
Кирилл побежал вдоль дома и завернул за угол к веранде. Толпа у ворот уже разошлась, только две бабы хлопотали возле рыдающей Раисы Петровны, которая по-прежнему сидела в траве. Посреди двора, опираясь на трость, раскорякой торчал Саня Омский.
Кирилл влетел на веранду. Верка на четвереньках стояла возле мешков с торфом и блевала на пол. Кирилл замолотил в дверь.
Он услышал, как шаркнул отодвинутый стол, лязгнула щеколда, и Лиза открыла дверь. Кирилл шагнул вперёд и сразу обнял Лизу, прижал к себе, поглаживая по затылку.
– Не бойся, – сказал он. – Лёха в ауте. Это я в него саданул.
Поверх головы Лизы Кирилл увидел распростёртого на полу Лёху.
– Уб-бил… – едва слышно прошептала Лиза Кириллу в грудь.
– Да конечно, убил, как же, – нервно усмехнулся Кирилл, тихонько отстранил Лизу, подошёл к Лёхе и присел рядом.
Лёха застонал, зашевелился и повернул голову.
– Падла… – просипел он, увидев Кирилла.
Он попытался подняться, опираясь на локти, но его правая рука подогнулась, и он упал, стукнувшись виском. Кирилл задрал на спине Лёхи полосатую майку и увидел справа на боку мертвенно-белое пятно. Сюда ударила пуля. Похоже, Лёхе поломало рёбра, и теперь правая рука у него еле двигалась. Ну и хорошо. Кирилл встал.
– Это травматический пистолет, – сказал он Лизе и похлопал себя по оттопыренному карману, куда сунул «Streamer». – Стреляет резиновыми пулями. Ничего с Годоваловым не случилось. Оклемается.
Кирилл взял Лёху за левую руку, развернул и поволок из комнаты, как мешок. Лёха задёргался, засучил ногами.
– Оставь, а-а-а! – зарычал он. – Пидарас! Падла!..
Кирилл мимо Лизы перетащил Лёху через порог и мимо Верки перетащил через веранду. Верка проводила Лёху выпученными, слезящимися глазами. Кирилл подумал, что сегодня он всю семейку Годоваловых перетаскал за разные конечности.
Он со стуком стянул Лёху по ступенькам и бросил в траву. К Лёхе подковылял Саня Омский.
– Из шпалера, что ли, подбил? – с интересом спросил Саня, рассматривая стонавшего Лёху, как вещь. – Куда попал?
– Он бухой, а не раненый, – сказал Кирилл. – А пуля резиновая.
– У-у… – Саня был разочарован и оценивающе прищурился на Кирилла. – Дал бы тебе краба, если бы это не Лёха был. Ты, братан, лихо в долги влезаешь.
Кирилл довёл Раису Петровну до комнаты и усадил на кровать. Лизы не было: она укрылась в боковой спаленке, проём в которую перегораживала занавеска. Кирилл сходил во двор, достал из бурьяна табуретку Раисы Петровны, но, когда вернулся в дом, Раиса Петровна уже уковыляла к Лизе. Сквозь занавеску доносились тихие голоса и всхлипывания. Кирилл молча поставил табуретку у печи.
Наверное, надо было отправляться восвояси. Но это выглядело бы какой-то недоделкой, бегством, презрением. Избитая старуха и чуть не изнасилованная девушка останутся в разгромленном доме, а он будет пить кофе и смотреть ЖЖ?
Кирилл придвинул обеденный стол обратно в угол, где и было его место, вылил в разбитое окошко остатки водки из Лёхиной бутылки, унёс на кухню в мойку водочную стопку, подобрал с пола скатерть, встряхнул от сора и накрыл ею столешницу. Затолкал кровать за угол печи, поправил матрас, подоткнул простыню и одеяло, застелил покрывалом, взбил подушку. Поднял стулья и выстроил в ряд у стены.
Он осмотрел оторванную дверцу шкафа, но починить уже не смог бы, Лёха выдрал шурупы с мясом. Кирилл пристроил дверцу на место и подумал, что вот телевизор-то, самое хрупкое, Лёха не тронул – это святое. Перекошенные картинки на стенах Кирилл выпрямил, ещё раз рассмотрев чужие лица – свидетельства чужой, бедной и почему-то неприятной ему жизни. Хотя Лиза на выпускном вечере была хороша: накрашенная, с распущенными волосами, с высокой грудью и ногами, просвечивающими сквозь подол платья.
Кирилл поднял с пола кастрюли, составил в стопу и унёс в кухню, взгромоздил стопу рядом с мойкой на тумбу, застеленную клеёнкой, потом подобрал вилки и ложки и ссыпал в таз для грязной посуды. На кухне он нашёл и надел залатанную варежку-прихватку, которой открывали раскалённую заслонку печи, взял мятое ведро с торфяной землёй на дне и направился к разбитому окошку. Рукой в варежке он вытащил из деревянной рамы обломки стекла и побросал в ведро, осторожно счистил с подоконника стеклянные брызги и куски старой замазки, но мелкие осколки остались блестеть в щелях.
Где должна находиться кочерга, Кирилл не знал, потому положил её на печной шесток. Все половики он сгрёб в охапку и грудой вынес на улицу, развесил на перилах крыльца. Потом нашёл на веранде веник и совок и начал подметать в комнате. Собрав мусор в общую кучу, он присел перед ней на корточки, отломил от веника прутик и перерыл им кучу, выискивая прозрачные пластмассовые висюльки с люстры. Висюльки он подцепил на люстру обратно – трёх не хватило, а мусор совком ссыпал в ведро с обломками оконного стекла.
