Информация не умещается у меня в голове. Несколько часов отделяют смерть Тори от нашего прибытия сюда. Обычно это время ты проводишь в патруле или просто бездельничаешь. Но вчера между Тори и ее братом вырос непреодолимый барьер.
— Я знал его сестру, — признаюсь я. — Тори пыталась покинуть город вместе с нами.
— Пыталась, — повторяет Амар. — Ах. Значит…
Мы оба молчим. Джордж никогда больше не увидит свою сестру, а она умерла в полной уверенности, что его убила Джанин. Что еще сказать?
Теперь, когда мои глаза привыкли к свету, я замечаю, что растения в атриуме посажены не для пользы, а для красоты. Какие-то крупные цветы, плющ, фиолетовые или красные листья. За всю свою жизнь я видел немного цветов, и они были полевыми. И еще цветущие яблони в садах Товарищества. Здесь же растения — гораздо более пышные и богатые, что ли. Они состоят из множества прихотливо сложенных лепестков. В нашем городе такого непрагматичного места нет.
— Та самая женщина, которая якобы нашла твое тело, — выдавливаю я. — Она лгала?
— Никто никогда не смог бы последовательно врать так долго, — кривится он. — Хм… Никогда не думал, что способен произнести такую многозначительную фразу. Ее память была изменена, и ей мерещилось, что она сначала видела меня, прыгающего с небоскреба, а потом мой труп. На самом деле тело было не моим. Но поскольку оно расшиблось в лепешку, проблем не имелось.
— Ее память стерли с помощью сыворотки альтруистов?
— Мы называем это сывороткой памяти.
Прежде я злился на него. Возможно, я испытывал ярость ко всему миру, оказавшемуся жутко сложным. А может, я сердился и на самого себя за то, что горевал о тех, кто в действительности жив. Так я долгие годы жалел о своей матери, думая, что она мертва. Обманом заставлять кого-то плакать о себе — одна из самых жестоких игр человечества. Но теперь, когда я смотрю на Амара, мой гнев отступает, словно вода, уходящая в песок. И он, мой инструктор по инициации и друг, улыбается мне.
— Значит, ты — цел и невредим.
— Ага. И ты больше не расстраиваешься по этому поводу.
Он трясет мне руку, обнимает, хлопает меня по спине ладонью. Я стараюсь соответствовать, но все равно чувствую себя скованно. Поэтому, когда мы, наконец, размыкаем объятия, я ощущаю, что покраснел. Судя по тому, как хохочет, глядя на меня, Амар, морда у меня красная, как свекла.
— Эх ты, дуболом, — фыркает он.
— Кстати, — перевожу я разговор. — Тебе здесь нравится, да?
Амар пожимает плечами.
— Особого выбора у меня не было, но, в общем, я неплохо устроился. вкалываю в службе безопасности, конечно. Мы бы хотели, чтобы ты присоединился к нам, но, может, такая работа недостаточно хороша для тебя?
— Я не уверен, что хочу у вас остаться, — осторожно отвечаю я. — Но спасибо за предложение.
— Здесь лучше всего, — продолжает он. — Большая часть населения живет в мегаполисах, там грязно и опасно, если ты не знаешь нужных людей. Короче, все как у нас в городе. Здесь, по крайней мере, есть чистая вода и нормальная еда.
В смущении переступаю с ноги на ногу. Не желаю сейчас думать об этом. Меня, похоже, поймали в ловушку. Я даже разочарован. Я ведь хотел сбежать от своих родителей и от плохих воспоминаний, связанных с ними. Но, с другой стороны, зачем разрушать хрупкое взаимопонимание, возникшее между нами? Поэтому я отвечаю:
— Хорошо, я приму все к сведению.
— Слушай, есть кое-что еще.
— Что? Кто-то воскрес?
— Нет, это связано с городом. На завтрашнее утро запланирован допрос Маркуса, — мне в диспетчерской сообщили.
Ясно. Эвелин приберегла Маркуса «на десерт», чтобы сполна насладиться тем, как он будет корчиться под действием сыворотки правды. До меня не сразу доходит, что я смогу сам увидеть шоу, несмотря на то, что покинул город. А я-то думал, что навсегда освободился от них обоих.
— Понятно, — бормочу я.
Потом я возвращаюсь в бывший отель и вновь заползаю под одеяло на кровати. Ума не приложу, что теперь делать.
Я просыпаюсь перед самым рассветом. Остальные еще спят: Тобиас посапывает, но он в ботинках, значит, ночью вставал и куда-то ходил. Кристина накрыла голову подушкой. Несколько минут я лежу, рассматривая пятна на потолке, затем вскакиваю, обуваюсь и приглаживаю волосы пятерней.
Коридоры Резиденции почти пусты — я встречаю только несколько «заблудших душ». Вероятно, заканчивается ночная смена. Некоторые сгорбились у мониторов, другие дремлют, сидя или стоя. Кое-кто умудрился отдыхать, опершись на щетку, забыв, похоже, что пора подметать. Засовываю руки в карманы и, сообразуясь с указателями, направляюсь к выходу. Хочу рассмотреть получше одно изваяние.
Тот, кто построил здание, наверное, обожал свет. Повсюду блестит стекло. Сейчас солнце едва забрезжило, а помещения Резиденции уже ярко освещены. Нащупываю в заднем кармане пропуск, который Зоя вручила мне за ужином, и, продемонстрировав его охранникам на КПП, выхожу в холл.
В нескольких сотнях футов от двери я вновь вижу скульптуру. Мрачную, массивную и таинственную. Она кажется мне живым существом. Это огромная, квадратная плита, грубо вытесанная из темного камня — такого же, как скалы на дне Ямы. В центре плиту пересекает трещина, а по ее краям — более светлые прожилки. Наверху подвешен гигантский резервуар, наполненный водой. Солнечные лучи преломляются и дрожат. Я слышу слабые звуки. Понятно: из отверстия в центре емкости сочится вода. Первой моей мыслью было то, что резервуар просто протек, но капли падают с равным интервалом. За первой следует вторая, третья, четвертая… На плите они собираются в узкий ручеек, стекающий в трещину. Похоже, это сделали нарочно.
— Доброе утро, Трис, — из-за скульптуры появляется Зоя. — Извини, что помешала, но я забеспокоилась, не заблудилась ли ты.
— Вовсе нет, — мотаю я головой.
Она подходит ко мне и становится рядом. Зоя приблизительно одного роста со мной, но стоит прямее и поэтому кажется выше.
— Довольно странная штука, правда?
Она говорит, я рассматриваю веснушки на ее лице, они выглядят так, как будто солнечные зайчики освещают ее кожу через листву.
— А что она означает?
— Это символ Бюро Генетической Защиты. Каменная плита изображает проблему, с которой мы столкнулись. Вода — наше стремление ее решить, а капли — наша работа.
На меня нападает истерический смех.
— Не очень-то обнадеживает, да? — улыбается она. — Но я упомянула лишь одну из возможных интерпретаций. Я предпочитаю несколько иную точку зрения: капли, маленькие и слабые, могут продолбить камень, пусть даже на это потребуются сотни лет.
