Мне мучительно хотелось дотронуться до него.
Я с бьющимся сердцем следила за его медленными движениями, дрожа от прилива адреналина. Девочки за столом заговорили тише, будто почуяв некую перемену. Я ждала удобного момента, чтобы подойти к Джеймсу. Я не позволю держать нас на расстоянии. Подойду так, чтоб он меня увидел. С ним все будет хорошо. Он выжил и вернулся. Теперь мы всегда будем вместе.
Джеймс вдруг отодвинул карты и встал, что-то негромко сказав хендлерам, вроде бы что хочет уйти. В моей груди плеснулась паника: нет, он не должен уходить сейчас!
Джеймс направился к дверям. Я вскочила, едва не уронив на пол колу. Он шел между двумя хендлерами. Надо найти способ привлечь его внимание. Если он меня увидит, то сразу вспомнит и спросит, что это я его пасу, уж не запала ли на него, и рассмеется. Он вспомнит, я знаю.
Я думала, что бы Джеймс сделал на моем месте. Он учинил бы что-нибудь безрассудное, дерзкое. Я стянула пластмассовое колечко с пурпурным сердцем и с размаху запустила через всю комнату, метя в бритый затылок. Джеймс остановился, потирая ушибленное место. Хендлеры, ничего не заметив, по-прежнему шли к двери. Кольцо, отскочив, приземлилось у стойки ресепшена.
Джеймс медленно обернулся, ища, кто в него что-то бросил. Я, не скрываясь, стояла посреди комнаты, всем видом давая понять, что это сделала я. Голубые глаза скользнули по мне, и мне показалось, что сейчас он меня узнает. Я поцеловала кончики пальцев и помахала рукой. Подождала.
Джеймс секунду смотрел на меня, потом потер затылок, будто там до сих пор болело. Затем, без улыбки, без реакции, повернулся и вышел из Центра здоровья.
Под ложечкой скрутился узел, который затягивался все туже. Я надеялась, что Джеймс вот-вот бросится назад и признает меня, но когда этого не произошло, сердце словно остановилось. Пустота, бездонная и черная, поглотила меня целиком. По щеке скатилась слеза, и я не стала ее вытирать. К чему? Зачем теперь вообще все?
Когда я наконец вздохнула, это вышло так хрипло и болезненно, что в комнате стало тихо. Все смотрели, как я нетвердыми шагами иду к кольцу на полу, такому яркому и оптимистичному на линолеумных плитках. Уголок сердечка откололся.
– Деточка… – начала женщина на ресепшене напряженным, обеспокоенным голосом. Я знала – надо взять себя в руки и ответить. Я должна ответить. Но я вышла вон, желая, чтобы этот день поскорее закончился.
Впервые Джеймс поцеловал меня у реки в тот раз, когда Брэйди изменил нам ради своей Даны. Джеймс все равно меня позвал, и я, хоть и волновалась, поехала. Уже почти три месяца мои чувства к нему изменились – я начала его замечать.
Я сидела на берегу, перебирая камушки, а Джеймс уплыл к маленькой лодочной пристани и прыгал с нее в воду, делая обратное сальто. Солнце играло на его коже. Когда он вернулся на берег, его трясло от холода.
– Согрей меня, Слоун, – шутливо попросил он, опускаясь на полотенце. С него падали капли, от тела веяло холодом.
– Ты весь мокрый, – засмеялась я, отбиваясь. Тогда Джеймс повалил меня на спину и вытер лицо подолом моей футболки.
– Теперь и ты мокрая, – заявил он. Я со смехом вытянула футболку у него из рук. Я лежала на спине, а он смотрел сверху, опираясь на локоть и улыбаясь от уха до уха. – Почти поплавала, – добавил он и встряхнул мокрыми волосами, осыпав меня капельками воды.
Я заслонилась руками. Джеймс смотрел на меня, и его улыбка таяла. Он рассматривал меня почти с любопытством. Я наморщила лоб:
– Что-нибудь не так?
– Можно тебя поцеловать?
По телу пробежала дрожь, щеки запылали. Я не знала, что ответить, поэтому молча кивнула. Джеймс снова улыбнулся, хотя заметно нервничал. Он наклонился и замер, когда его губы коснулись моих. Я ужасно боялась того, что сейчас будет. Мой первый поцелуй.
– Наверно, это большая ошибка, – пробормотал он, зарываясь пальцами в мои волосы и подхватывая ладонью под затылок.
– Знаю.
И его губы, горячие и мягкие, прижались к моим. Руки сами обняли его и притянули ближе. Джеймс целовал меня уже страстно, касаясь моего языка своим. Это было самое потрясающее ощущение в мире, вроде выхода из тела. Мы целовались целую вечность… вернее, пока солнце не начало клониться к закату.
Джеймс упал на спину, глядя в небо.
– Ну, Слоун… Вот черт побери…
Я засмеялась, трогая губы. Припухли, но в общем ничего. Только щиплет.
– А что, прикольно, – сказала я.
Джеймс повернулся и посмотрел на меня.
– Знаешь, теперь я не смогу удержаться и буду и дальше тебя целовать, – сказал он. – Всю жизнь всякий раз, как увижу тебя, буду целовать.
Я улыбнулась:
– Ну, целая жизнь – это долго. Наверняка тебе попадутся и другие губы.
Едва произнеся это, я прокляла себя. Но Джеймс только покачал головой.
– Не-е, – сказал он, снова наклоняясь надо мной. – Я хочу только эти.
Может, поэтому я сейчас приехала к реке и сидела на берегу, глядя на воду. Тогда Джеймс говорил искренне, но эта часть жизни закончилась. Он стал другим, и мои губы уже не принадлежат ему.
В тот день он меня покорил. Мне он и раньше нравился, но с того дня я перестала его избегать. Мы проводили вместе каждую минуту, которую удавалось улучить втайне от всех. До сих пор гадаю, изменилось бы что-нибудь, признайся мы Брэйди? Но здравый смысл подсказывает, что Брэйди сознательно играл роль третьего лишнего, дожидаясь, когда у нас все наладится.
Спустя две недели после смерти Брэйди Джеймс признался мне в любви и поклялся, что никогда меня не оставит и спасет нас обоих. Он обещал.
Обещал.
Родители спросили о Джеймсе. Я ответила, что он прекрасно выглядит, и улыбнулась, пошутив, что теперь он, наверное, начнет понимать математику. Получилось так фальшиво, что мать и отец встревоженно переглянулись. Я извинилась и ушла в свою комнату. Лежа на кровати, я думала, как бы так устроить, чтобы из нее не вылезать. Но что хорошего это даст? За мной придут хендлеры и увезут в Программу.
Утром я натянула джинсы и, не глядя, разные носки. Чистить зубы и причесываться я не стала. Глядя на овсянку в тарелке, я не хотела есть. Не хотела кормить это тело. Мысль умереть с голоду показалась такой приятной, что тайком от матери я вылила овсянку в раковину и ушла.
Школу я прогуляла. Невыносимо было даже думать о встрече с психотерапевтом. Опять придется слушать о «хорошей стороне» Программы, лгать о том, что я чувствую теперь, когда Джеймс вернулся. Больше не пойду в Центр здоровья. Не хочу видеть Джеймса с промытыми мозгами. Через несколько недель он начнет общаться, может, даже улыбаться кому-то. Что я буду делать, если он подарит пластмассовое кольцо с сердечком другой девушке?
