Седой даос, равномерно стуча посохом по мостовой в такт своим неторопливым стариковским шагам, подошел к ярко освещенному входу на открытую террасу шинка «У чинары» и остановился. Чинара тут и правда была – огромное, матерое дерево, образующее над террасой естественную крышу из причудливого хоровода возносящихся высоко ветвей и листьев. Хоровод сей, виток за витком удаляясь от ночных источников освещения, терялся в поднебесье, непроницаемым облаком тьмы заслоняя от сидящих за столиками яркие асланiвськие звезды.
Даос легко вздохнул, поправил пальцем на носу круглые очки, одна дужка которых – видимо, сломанная – была заботливо перевязана шелковой веревочкой, оперся о посох и устремил взгляд на сидящих за столиками. Шинок был полупустым – время настало позднее, и большинство асланiвцев, почитая в последние годы за благо не выходить из дому в темноте, проводили вечер в кругу семьи, с близкими, отдыхая после рабочего дня. Лишь немногие решались как встарь посидеть с друзьями в таких вот шинках, коротая время над ормудиками с чаем, неторопливо переговариваясь, покуривая трубки с кистями, играя в нарды или просто уставясь в телевизор с кружкой пива в руках.
Был телевизор и здесь – у задней стенки на специальных креплениях светился его огромный экран. Из Каракорума шла трансляция межулусных соревнований по спортивной игре в кости. Лидировал прославленный Мэй Абай Акбар по прозвищу «Ракетандаз».
Группа подростков в кожаных куртках, с разновеликими кинжалами в изукрашенных ножнах у поясов, развалясь за стоящим близ телевизора столиком, механически тянула дешевое пиво, поглядывая время от времени на экран и лениво переговариваясь.
— А лучше б сызнова вразумление Параски показали… — процедил сквозь зубы один.
— Как он ее по заднице: хрясь! Хрясь! — вторил другой. Третий, не поднимая испачканного в пене носа от огромной кружки, прямо в нее прогудел с одобрением:
— Обсадно…
— А задница-то трясется…
— Обсадно…
— А ты б с ней хотел?
— Не… Старая.
Даос покачал головой. Впрочем, лицо его, устремленное в вечность, осталось совершенно бесстрастным.
Ближайший к выходу – и бродячему даосу – столик занимал преждерожденный совсем иного, нежели юнцы с кинжалами, склада: лет тридцати с небольшим, невысокий, но крепкий и жилистый, в простой жилетке, наброшенной поверх черной футболки. Склонясь над переносным компьютером, он быстро, сам себе кивая, стрекотал пальцами по клавишам. Иногда замирал, морщил высокий лоб, ерошил короткие темные волосы, рылся в разбросанных по столику листках бумаги и делал на них какие-то пометки, для чего доставал торчащий из-за уха карандаш с резинкой на конце. Справа от компьютера стояла полупустая кружка пива – пена давно осела, да и само уже пиво нагрелось: ночь случилась весьма знойная.
Видимо, почувствовав чужой взгляд, преждерожденный оторвался от клавиш и увидел бродячего даоса. Вскочил. Пошел к нему.
Даос стоял отрешенно, опираясь на посох.
— Наставник! — преждерожденный в футболке поклонился, сложив руки перед грудью в почтительном жесте. — Уважаемый наставник! Не соизволите ли присоединиться к моей скудной трапезе?
— К трапезе? — улыбнулся даос. — У тебя, добрый человек, на столе одни бумаги. Я бумагу не ем. Хотя во время странствий повидал всякого…
— А… Я как бы работал, наставник, а сейчас настало время перекусить! — нашелся молодой человек и увлек даоса за свой столик.
Даос прислонил посох к чинаре, степенно сел, откинув полы халата, и с улыбкой стал наблюдать за тем, как его новый знакомый суетливо сгребает листки бумаги и упихивает их в сумку.
— Не суетись, добрый человек, не в трапезе счастье. Как твое имя?
— Олежень. Олежень Фочикян, наставник. Эксперт отдела новостей «Асланiвського вестника». А как мне называть вас?
— Зови меня Фэй-юнь.
Фочикян с некоторым испугом во взоре поспешно оглянулся по сторонам: не слыхал ли кто. Облегченно вздохнул.
— Нижайше прошу прощения, драгоценный наставник, но у меня к вам просьба: не говорите прилюдно по-ханьски. У нас это… типа не принято.
Даос чуть помолчал. Его узкие глаза ничего не выражали.
— Отчего так? — спросил он наконец.
— Долгая история, наставник…
Даос чуть пожал плечами. Принимать людей и их земли такими, каковы они есть – первая заповедь ордусского даоса. Недеяние прекрасно тем, что разом объемлет все разнообразие мира…
— Будь по-твоему, добрый человек, — сказал даос. — Зови меня Летящим Облаком. — Он коснулся рукой седой бороды и достал из-за пазухи простой бумажный веер со скорописным изображением иероглифа «Дао»: веер был ветхий и кое-где аккуратно подклеенный на сгибах.
— Ты, должно быть, очень занят, не трать на меня время.
Олежень в это время уже энергично махал рукою прислужнику. Прислужник в прозрачной косоворотке и коротком, не очень чистом переднике неспешно двинулся к столику.
— Аллах с вами, наставник! Есть типа время для дел и есть время для трапезы.
Даос согласно кивнул
— Что изволит откушать преждерожденный-ага? — осведомился прислужник, сверху вниз глядя на Олеженя.
Олежень вопросительно посмотрел на даоса.
Тот улыбнулся:
— Ты же звал разделить с тобой твою трапезу…
— А… Принесите нам пилав.
Прислужник небрежно кивнул и отошел.
Даос Фэй-юнь проводил его взглядом.
— Мы продолжим нашу трансляцию после очередного выпуска асланiвських новостей, — радостно поведал между тем на весь шинок с экрана телевизора диктор. Олежень вместе со стулом немедленно развернулся в его сторону.
Подростки с кинжалами, торопливо допив пиво, слаженно стукнули кружками об стол и, со смаком плюясь по сторонам, удалились из шинка. Новости их явно не интересовали.
Диктор порадовал собравшихся сообщением о злодейском покушении воробьев на жизнь некоей старушки, имевшем место в городском саду имени Тарсуна Шефчи-заде; затем на экране появился начальник Асланiвського уезда многоуважаемый Кур-али Бейбаба Кучум, бесстрашный спаситель бабушки от пернатых разбойников. Кучум приветственно, обнадеживающе улыбался; у него было честное, несколько невзрачное и слегка утомленное лицо пожилого добросовестного работяги. «Не хотите ли вы, драгоценный начальник, сказать несколько слов нашим зрителям?» — приторно улыбаясь, спросила Кучума асланiвськая красотка и подсунула ему под нос микрофон. Кучум отряхнул руки, видимо, запылившиеся во время битвы с воробьями, и мужественно глянул в объектив. «Я моя и моя администрация завжды стояли и стоять будем на страже интересов народа и его безопасности. Мы убережем народ и от неразумного скота, и от стихийных бедствий, и от алчных внешних стай, жадно разевающих свои ненасытные рты на богатства нашего исключительно плодородного и промышленно развитого уезда. Эти стаи, конечно, хитрее и страшнее воробьев. Но с ними у нас, иншалла, и разговор будет иной».