– Вы уже знаете?
– Конечно. Видел в утренних новостях. Безобразная передача, какой-то цирк устроили из трагедии…
– Насколько нам известно, – осторожно спросил Богдан, – вы поддерживали довольно близкие отношения с прером ад-Дином?
– Мы семнадцать лет друзья, – просто ответил Галицкий.
– И оказались по разные стороны засеки…
– Уже в третий раз за то время, что мы оба боярствуем в Соборе. Нам это не помешало в прошлом, не помешает и теперь… если Гийас поправится. Вы знаете, что с ним?
Богдан запнулся, не зная, как ответить, но Галицкий сам пришел ему на помощь.
– Впрочем, что мы по телефону… – сказал он. – Хорошо, я вас жду. Когда вы сможете приехать?
– Мы уже едем, – ответил Богдан.
Соборный боярин Даниил Казимирович Галицкий жил в скромных двухэтажных апартаментах о девяти комнатах в высотном доме на самом берегу Охотницкой речки; из широких окон его гостиной, в которой он принял ечей, открывался прекрасный вид на слияние Охотки и Нева-хэ. Человекоохранители представились; боярин отвесил им короткий, исполненный внутреннего достоинства поклон. Бывший осназовец и после многих лет соборной деятельности сохранил поджарую, крепкую фигуру, смуглую кожу и острый, цепкий взгляд. Он тактично дал друзьям оглядеться (Богдан отметил аскетичность обстановки, да еще – католическое распятие, осенявшее необозримый рабочий стол), указал им на кресла и, каким-то невероятным чутьем угадав в Баге курильщика, немедленно извлек из недр стола прекрасную серебряную пепельницу и придвинул к нему. Затем уселся в свое кресло первым.
Правила ведения сообразной беседы требовали хоть минуту поговорить с хозяином о погоде и семье, но соблюдать их в данном положении и Богдану, и Багу было невмочь. Оба напряженно перебирали варианты начала разговора, но боярин снова пришел им на помощь.
– Вы, вероятно, успели выяснить, что я был в гостях у Гийаса непосредственно перед приключившимся с ним несчастьем, – утвердительно проговорил он.
– Да, – признался Богдан. – Поэтому нам и показалось необходимым переговорить с вами как можно быстрее.
– Понимаю. Вероятно также, вы установили, что я оказался последним, кто видел Гийаса в добром здравии. Собственно, это было несложно. Гийас жил очень замкнуто, Катарина вчера к нему не собиралась… так что – я.
– Да, – повторил Богдан.
Галицкий с каждым мгновением нравился ему все сильнее – открытый, мужественный, умный человек. «Впрочем, – одернул себя Богдан, – мне и Абдулла[34] в Асланiве нравился, да еще как…»
Галицкий помолчал. Взгляд его был тяжел и непроницаем.
– Это правда, – сказал он затем. – Судя по тому, что говорили в новостях о времени происшествия, я еще до дому доехать не успел, когда Гийас уже вышел на карниз. Это… – он помотал головой, прикрыв глаза. Броня его на миг дала трещину. – Это… что-то чудовищное!
Впрочем, Галицкий тут же взял себя в руки.
– Прежде чем спрашивать начнете вы, – сказал он с подчеркнутой бесстрастностью, – я все же повторю свой вопрос. Что с ним?
– Мы не знаем, – честно сказал Богдан.
Галицкий медленно, едва заметно кивнул. У него была гордая, красивая посадка головы. И чуть поседевшие виски.
– Спрашивайте, – сказал боярин.
– Мне кажется, – улыбнулся Богдан, – вы прекрасно сможете угадать все наши вопросы. Может быть, вам будет легче просто рассказывать? Тогда мы отнимем у вас меньше вашего яшмового времени.
Боярин помолчал.
– Да, время сейчас дорого, – уронил он. – Через три дня в Соборе будет такая рубка… Прохоровское побоище. Сегодня во второй половине дня князь принимает руководителей всех данов, чтобы еще раз выслушать их доводы и попытаться примирить их точки зрения. Мне тоже нужно быть там. И успеть подготовиться…
– Из-за чего будет рубка? – поинтересовался Баг.
Галицкий быстро глянул на него исподлобья.
– Не надо изображать свою полную неосведомленность, чтобы меня разговорить, – сказал он. – Я и так разговорюсь.
Баг откинулся на спинку кресла. Ему очень хотелось курить – но, несмотря на предупредительно подвинутую ему под самый нос пепельницу, какая-то непонятная гордыня заставляла его терпеть.
– Налоговая челобитная, на наш взгляд, разрушит экономическую устойчивость в улусе, а возможно, и во всей империи. А возможно, – глухо пояснил Галицкий, – и не только экономическую… С другой стороны, например, иные считают, что настанет невыразимое процветание. Боюсь, примирить наши взгляды князю не удастся. Я именно это пробовал вчера сделать и понял, что – нет, стена.
– Что пробовали сделать? – спросил Баг. Галицкий помолчал.
– Собственно, вчера мы с моей супругой и сыном Гийаса – он уж пару лет живет отдельно от отца, я его чуть ли не с пеленок знаю… решили все вместе воспользоваться погожим днем и долго гуляли в парках Пусицзина. Осмотрели старый загородный княжий терем, покатались на лодке… А потом… Все так расслабились, настроение у всех сделалось благодушное, доброе, и я… – Боярин мучительно подбирал слова, рассказ явно давался ему нелегко. – И я решил сделать последнюю попытку переубедить Гийаса. Мы заехали ко мне, оставили здесь Ядвигу – это моя жена, отпустили восвояси водителя и на моей повозке отправились в пустую квартиру Гийаса. Мол, посидим по-холостяцки, слегка выпьем, поболтаем, повспоминаем… Но я-то уже знал, зачем еду. И там, под кофеек и доброе вино, завел разговор о челобитной.
Он умолк. Закрыл глаза.
– У меня осталось очень странное впечатление от этого разговора, – глухо проговорил боярин.
«Ни за что не закурю!» – в двадцатый раз решительно подумал Баг, старательно глядя в окно.
По широкой, сверкающей от низкого предосеннего солнца глади Нева-хэ величаво и медленно двигался украшенный бунчуками прогулочный корабль.
– Его убежденность в своей правоте показалась мне какой-то неестественной. Чрезмерной… нездоровой. Да, вот верное слово – нездоровой. Я всегда знал Гийяса как умного, хладнокровного и открытого к взаимопониманию убежденца. Но не как убежденца-маньяка… Простите, я закурю.
Он вынул из-за пазухи пачку; Баг, с облегчением понявший, что теперь и ему задымить будет незазорно, разглядел, что это были весьма зверские папиросы «Еч» с длинной, но все равно лишенной всякого фильтра гильзой. «Осназовские привычки, – понял человекоохранитель. – Гнус лесной травить в джунглях ими славно… »
Он закурил едва ли не раньше боярина.
Богдан отодвинулся от друга чуть подальше.
– Я несколько затяжек, – мгновенно заметив нелюбовь Богдана к дыму, как-то очень по-детски сказал маститый законопроситель.
