Да, да, всё это были призраки убитых нами людей. Но если они думали нас напугать или заставить страдать, то просчитались – мы уже были перепуганы до смерти и страдали беспредельно. Одно время вокруг меня увивался задушенный мной на «Авантюре» кок, чья голова потешно подскакивала на шее. Он подвывал и щерился мне в лицо мёртвой улыбкой. А я глотал ром и глядел в океан. Потом приходила вереница французов. Как-то мы гнались за торговцем, он защищался, и меня это почему-то очень разозлило. Может быть потому, что я с утра не имел во рту ни капли рома. После того, как мы взяли их, я построил на палубе всех оставшихся в живых – сорок восемь человек, и сам зарубил каждого. А потом нашёл в капитанской каюте прекрасный ямайский ром и одним духом высосал бутылку. Теперь нашинкованные лягушатники таскались передо мной, кое-кто держал под мышкой отрубленные головы. Но я глотал ром и смотрел в океан. И много ещё таких приходило, но лишь малютка-креолка, дочь асьендеро из Гондураса, очередная «жена» Тича… Я перерезал ей глотку, потому что не мог допустить, чтобы над этим ребёнком глумилась толпа мерзавцев. Кстати, с тех-то пор Чёрная Борода и затаил на меня злобу. Но может быть, она не хотела умирать, может быть, хотела жить несмотря ни на что… Я не желал вспоминать её, глотал ром и глядел в океан.
А потом я отвёл взгляд и вот, передо мной сам капитан Эдвард Тич, и глаза его сияли адовым пламенем.
– Здравствуй, шкипер Бонс, – прохрипел он.
– Здравствуйте, капитан, – ответил я, еле ворочая сухим, как столетней давности собачий кал, языком.
Пришлось глотнуть рома, чтобы сказать ещё:
– Удивительно видеть вас здесь.
Он тоже глотнул из невесть как случившейся в его руках бутылки.
– Чему же ты удивляешься, Билли, – из его пасти вырвалось маленькое облачко дыма. – Я всегда остаюсь со своей командой. Разве не я сидел с вами в трюме, когда там тлела сера? И высидел до конца.
Я пожал плечами.
– Это потому что адово пламя вам не в новинку, сэр.
И тут я заметил, что лицо его – лицо Тича, оплыло, плоть слезала с него, один глаз вытек, показалась глумливая улыбка черепа. А второй глаз вспучился и стал как у лесной совы. И в чёрной бородище застряли водоросли и шевелились морские гады. И воняло от него, не как от живого Тича – застарелым потом и перегаром, а как смердит от пролежавшего пару дней на солнышке покойника. И понял я, что это сам чёрт Дейви Джонс пожаловал по мою душу, приняв для этого образ моего капитана. Очень удачный ход с его стороны.
Он понял, что я его узнал.
– Ну что, Билли, – проскрипел он, – вот и пришёл твой час. Твой и твоей вшивой команды.
Дьявол отсалютовал мне бутылкой, глотнул и захохотал, как безумный. Голова его тряслась и дёргалась, словно у Панча.
Я, видать, немного остолбенел. Просто глядел на него, так долго, что стало казаться – сливается он с сиянием океана и окружает мой остров со всех сторон. И всё же он был тут и продолжал надо мной глумиться.
– Ты же всегда знал, что тем и закончится: идти тебе в мой сундук на веки вечные.
Он глядел мне прямо в лицо и ухмылялся, как смерть.
– Ты столько ходил под флагом Тича, но так и не понял, что он обозначает.
Из пустой глазницы выскользнул маленький чёрный краб и спрятался в лохмах бороды.
– Это ведь я на том флаге, – совиный глаз стал бешено вращаться, из пасти опять вырвался дым, – а часы – это ваша жизнь, ваша проклятая жизнь, текущая, как песок сквозь мои пальцы.
Он подобрал горсть песку и показал, как у него течёт моя жизнь.
– А сердце – это ваши сердца, – продолжал он, и дым валил из него, – и я пронзаю их, но не когда вы умираете и идёте ко мне, нет, сэр, я уязвляю их сразу, как вы родились. Я помечаю вас, и никто, никто из вас не может стать иным. Вы мои!
Слова его стали складываться в какой-то дьявольский псалом:
– Ты пойдёшь со мной, и вся твоя команда, в мой сундук, где мокро и прохладно, в вечный покой, да не такой, какой хотели, а какой вам дам в доме моём сыром. Йо-хо-хо, и в бутылке ром!
И тут меня взяла ярость, какой не знал я от юности. Я швырнул в него полупустую бутыль, выхватил саблю и заорал:
– Ты всё лжёшь! Прочь с моего острова!
Я рубил его и орал «йо-хо-хо», а он ухмылялся и изменялся, как дым, и корчился передо мной, пока не исчез, полностью влившись в небольшое чёрное пятно на сиянии океана. Пока я пытался отдышаться, пятно всё росло и обернулось идущим к острову кораблём. То была «Месть королевы Анны», и я подумал, что старый чёрт Тич решил поглядеть, как мы тут посекли друг друга, и когда увидит, что его план не удался, спустит на нас своих псов. Но я, шкипер Билли по прозванию Бонс, не собирался им уступать – это был мой остров, я купил его у смерти и дьявола, и заплатил дорогую цену. А теперь они дорого заплатят за высадку на него. Я поднял саблю и пошёл к тому месту, куда должна была причалить «Анна». Я запел «йо-хо-хо», и песню подхватили ребята: безумный Луи, скрюченный Пол, Билл Джукс, вокруг изорванной спины которого вились мухи, рыжий Аллардайс, Израэль Хендс и все пятнадцать человек – пьяная команда Сундука Мертвеца.
Но когда корабль подошёл, мы увидели, что с бушприта его свешивается, ухмыляясь оголённой челюстью, обклёванная чайками мёртвая голова капитана Эдварда Тича.
* * *
22 ноября 1718 года «Месть королевы Анны» попала в засаду, устроенную лейтенантом Робертом Мэйнардом. В абордажном бою пали Тич и вся его команда. Голову Чёрной Бороды Мейнард приказал подвесить на бушприте захваченного судна и отправился за пятнадцатью пиратами, которые, как ему было известно, находились на рифе Сундук Мертвеца. Тринадцать из них были осуждены и повешены, юнга Луи Арот оправдан. Шкипер Билли Бонс ожидал казни, отсроченной, пока он не выздоровеет после ампутации ноги. Однако за это время король решил продлить срок действия амнистии, и Бонса пришлось освободить. Его выслали в Англию, где хромой калека умер в нищете.
На мне серая «тройка», розовый галстук, очки в тонюсенькой оправе, гармонирующие с лысым дедушкой на лацкане. И работаю там, где сумасшедшему из простой семьи ни хрена не светит. Но я-то не из простой семьи, хоть и сумасшедший.
Вот когда я носил длинные хайры, клочковатую бородку и потертые джинсы, тогда был нормальным. Наверное. Но семья все равно была не простой. Впрочем, может быть то, что случилось с моими предками, считается здесь за рядовое происшествие? Может, это мои сдвинутые мозги придали ему глобальный смысл, а на самом деле для страны Советов это буднично? Может, у всех у нас тут поселилась за левым плечом ласковая черепашка, ждущая момента прокусить вену под коленом? Хрен его знает, я дурак. Мое дело – ходить на работу, призывать к продвижению и восхищению, а после глотать «колёса», много, потому что они тянут желудок и покачивают мозги, а потом можно уснуть и не видеть во сне личико милой девочки, с которой повстречался я…
