Деревья отбрасывают на землю резкие и длинные, необычайно глубокие тени. В границах этих теней царит абсолютный мрак. Настроение этой жаркой ночи не имеет себе равных. В общей картине доминируют две основные градации: подкрашенное лиловым отсветом блестящее серебро и смолистая, непроникновенная чернь. Она интригует меня. Я погружаю руку во тьму и чувствую шершавый овал древесного ствола. И тут же что-то острое ранит мне ладонь. «Это шипы», — размышляю я. В этом заброшенном саду слишком много колючих кустов.
Спать я не могу. Все время до меня доносятся те же самые звуки. Наконец до меня доходит, что все людские голоса сопровождаются далеким, но вездесущим шумом и близким, ядовитым шипением. Я поднимаюсь с травы и принюхиваюсь. Иногда слышу запах дыма, но огня нигде не вижу.
Сад занимает часть поляны на обращенном в сторону моря склоне. Белый дом стоит несколько ниже. Я прохожу мимо ряда пальм, привязанных к шестам, и гляжу вдаль, на черные кроны фруктовых деревьев.
Над северным горизонтом восходит луна. Она громадная! Бесформенный лунный диск всплывает из гладкой поверхности моря. В воде — сразу же под синим шаром, словно в темно-синем зеркале — отражается вертикальный, длинный и дрожащий столб бело-фиолетового огня. На диске странной Луны видны все мелкие детали. Долгое время, пребывая в глубокой задумчивости, я гляжу на нее.
Потом спускаюсь к морю. По обеим сторонам дорожки на земле лежат неподвижные тела. Чуть ниже большпя группа девушек и ребят сидит возле погасшего костра. Они поют под гитару. Среди черных деревьев неожиданно появляется знакомая вилла. Ее белые стены окрашены фиолетовым отсветом. На газоне кружат танцующие пары. Из открытых окон выглядывают синие лица. Музыка доносится и с улицы, где продолжается ночной праздник. В окне первого этажа лилового дома лопается стекло. В нем появляется светловолосая девушка. У меня появляется неясное впечатление, будто бы когда-то я ее уже видел. Мне вспоминается фигура из мира, отдаленный образ которого едва маячит в моей памяти.
Двери лилового дома открыты. В глубине мельтешат карнавальные маски. С лестничной площадки кто-то сыплет на меня конфетти. Я вхожу в прихожую. Какая-то женщина появляется из полутьмы и вручает мне бокал с шампанским. Я перехожу от двери к двери. Комнаты заполнены сонными людьми; настроение везде такое же, как утром после новогоднего бала. Вокруг покрытых объедками столов слоняются сонные участники праздника. Одни положили головы рядом с тарелками с остатками еды, другие разговаривают, но глаза у всех закрыты. На покрытые пятнами скатерти через окна сыплются обугленные листья и ветки.
Поднимаюсь по лестнице на второй этаж. На полу перед открытой дверью яркий прямоугольник света. Сверху доносятся треск и шипение. Оттуда же слышны голоса, похожие на лопотание крыльев перепуганных птиц, словно под крышей находится курятник, куда проникли ядовитые змеи. Все эти звуки перекрываются мерным мужским голосом.
Я заглядываю в комнату, освещенную лунным сиянием. Там более десятка человек: они лежат на диване или же сидят в креслах, выставленных напротив окна. На подоконнике сидит мужчина со сломанным носом. Это он говорит. На нем черный костюм, засыпанный серым пеплом. Он не прерывает своей лекции — продолжая говорить, он указывает мне на свободный стул, хотя сам при этом глядит на стену. Я сажусь рядом с девушкой, которую увидал из сада, когда она выглядывала через разбитое стекло.
— Кто это? — спрашиваю я ее шепотом, жестом головы указывая на мужчину со сломанным носом.
Девушка подносит губы к моему уху. У нее очень приятный голос. Я чувствую ее дыхание на своей щеке.
— Синьор Лиситано, — отвечает она. — Знаменитый гипнотизер. Приехал к нам в город на праздник.
И в это мгновение докладчик замолкает. Из темного угла, с дивана или с кресел звучат вопросы. Они касаются самых различных предметов. Мужчина со сломанным носом отвечает на них так свободно и гладко, как будто бы умение давать интервью было постоянно связано с его необычной профессией.
У меня складывается впечатление, будто я участник какой-то импровизированной пресс-конференции.
Вопрос: Зачем вы распространяете иллюзии и создаете фиктивные образы, вместо того, чтобы идти путем, указанным наукой?
Ответ: Поскольку та фантазия, которую люди принимают за единственно возможную реальность мира, слишком далека от действительности.
Вопрос: Вы бесчувственны к людским несчастьям?
Ответ: Я понимаю, что синьора имеет в виду. Опять же, во время церемониального приветствия меня спросили, почему я не вылил традиционную кружку воды на горящую крышу школы или больницы. Этот старинный обычай мне известен: он культивируется повсюду с серьезностью, достойной всяческого рода торжеств, которые длятся с того времени, когда остановились все часы — то есть, от сотворения света. И вправду, я не вылил на крышу ту одну, символическую кружку, хотя мог бы с легкостью выплеснуть эту воду. Но именно потому, что я и вправду желаю что-нибудь сделать ради исправления нашей судьбы, то не кидаюсь с кружкой в руке ради спасения горящих домов, что означает, я не позирую ради фотографии. Подобного рода мнимые действия усыпляют нас, а не подавленное ними беспокойство и является той силой, которая мобилизует нас на истинные действия.
Вопрос: Как вы оцениваете ситуацию в современной литературе?
Ответ: Она не меняется. Все так же, либо читатель слишком сложен для книги, либо книга для читателя.
Вопрос: Почему вы не обращаете внимания на энциклопедические факты?
Ответ: Поскольку таких фактов бесконечное множество, а правда только одна. Ее нельзя воткнуть в правила алфавитного порядка. Это факт, что в известное мгновение точно определенного дня известного года в районе Гавайских островов в Тихом Океане выросла волна высотой сто восемьдесят сантиметров, которая целых тринадцать секунд — без помех со стороны способствующего ветра — высилась над всеми соседними волнами. Это типичнейший энциклопедический факт. Но вот следует ли такими энциклопедическими фактами забивать головы людей, изучающих историю? Ведь океан находится в непрестанном движении; в нем все время пропадают старые и возникают новые волны.
Вопрос: То есть, вы считаете, будто бы необходимо почитать память лишь наиболее известных личностей?
Ответ: Нет. Слава имени — это еще не все: например, фамилия Кондома (изобретателя презерватива), в большинстве своем задвинутое в беспамятство, знаменито на улицах всего мира. Но будет ли приличным произносить его в культурной компании?
Вопрос: Что вы думаете о залившей все и вся порнографии?
